Девочка, которую нельзя. Книга 2 - Стася Андриевская

Славкиного эпичного появления через четыре дня, Гордееву всё же пришлось решительно отбросить телефон. И к тому моменту, как в дверь номера постучали, он уже был готов работать с полным погружением.

Связные агенты — мужчина средних лет и его «жена», женщина лет на пять помладше, по легенде бизнесмены-сетевики, приехавшие в Клондайк на трёхдневный семинар компании — заселились в гостиницу ещё накануне утром. Как и положено амбициозным провинциалам посветились среди постояльцев, поактивничали, фоткаясь с бриллиантово-позолочено-малиновыми лидерами своей компании, прошвырнулись по магазинам, задружились с коллегами. В общем, типичные мечтатели о непыльной красивой жизни, каких в эти дни здесь собралось не меньше пары сотен…

Но именно они привезли Игнату важную и сверхсекретную информацию: братья Жагровские, номинально оставаясь крупнейшими авторитетами, утратили право решающего слова. А вернее, прокололись, что никогда его и не имели, лишь прикрывая собой решения гораздо более крупных персон, а скорее даже одной какой-то персоны неприкасаемого уровня.

И если в теории это было ясно и раньше — уж кто-то, а Гордеев повидал достаточно высокопоставленного дерьма, чтобы понимать, почему многие из самых смелых его дел либо заворачиваются на корню, либо просто бесследно исчезают в кабинетах начальства — то теперь незыблемая система дала микроскопическую, но всё-таки реальную трещинку, в которую можно было попытаться просочиться в обход цензуры. Это значило, что если изловчиться прямо сейчас и копнуть максимально глубоко, то можно не просто успешно закрыть текущее дело, но и пресечь саму возможность возникновения подобных в обозримом будущем, обрубив гидре не щупальце, но голову. А там, если дельце выгорит, можно и на заслуженный покой удалиться.

Когда телефон моргнул сообщением, Игнат находился в глубокой задумчивости. Машинально скользнул взглядом по строчкам, и лишь через пару минут догнал, что это Славка: «Ты скоро освободишься?»

Сейчас игра в детство уже не казалась такой влекущей. Наоборот — пожалел, что вообще начал, да ещё и так невовремя. Теперь бы просто время и тишину, чтобы спокойно обмозговать важные новости… Но всё равно ответил, что освободится через час. Славка тут же зацепилась, посыпала сообщениями. Он отвечал ей, но с задержками, параллельно проговаривая со связными общие моменты, когда в дверь постучали.

На готовность номер один ушло около минуты — в самый раз, чтобы всё выглядело естественно. Уже перед дверью расстегнув ремень и ширинку, напустил на себя гневный вид, обещающий спустить с лестницы любого, кто посмел помешать его взрослым играм… И остолбенел — это была Славка. Взволнованная и перепуганная собственной дуростью, но такая охрененная, что просто… просто… Словом, челюсть отвисла, а он даже не сразу это осознал. Только глупо ухмыльнулся, чувствуя, как стремительно, до сладкой боли тяжелеет в паху. Ну откуда же в тебе столько перца, девочка?! С каждым разом всё больше и острее…

А ещё он, пожалуй, впервые в жизни, ощутил такой глобальный обломище. Аж скрутило всё внутри от досады. Ведь если бы не лежали сейчас в его койке голые, изображающие прерванную групповушку связные — и он не стал бы больше держаться. К чёрту! Сама напросилась! Затащил бы её, ромашку нетоптаную, в номер и с превеликим удовольствием как следует…

Увлёкшись сладкими фантазиями, не сразу заметил дрожащий подбородок и влажные от непрошенных слёз глаза. И пусть Славка и пыталась выглядеть при этом небрежно — пустая болтовня только подчёркивала глубину её отчаяния. И эта с трудом скрываемая, какая-то совершенно уж детская обида отрезвила лучше пощёчины, но вместо сочувствия вызвала лишь злость: ну куда ты лезешь-то, девочка? На что рассчитываешь? На верность? На долго и счастливо, на раз и навсегда?! Дура наивная!

Скрипнув от досады зубами, решительно доиграл сценку с прерванным сексом. Но когда, вернувшись в номер, попытался вернуться к работе — не смог. Вот так дёшево и тоже по-детски — просто не смог собраться с мыслями! Из-за какой-то разобиженной малолетки! А дальше что — страсти-мордасти, взаимная ревность?! Розовые сопли, разбитые мечты… и заваленное дело, за которым десятки сотен жизней?

Нет уж. Если большее покрывает меньшее, то меньшего не существует.

…Однако не выдержал. Сорвавшись с места, бросил связным:

— Срочное дело! Встречаемся через пятнадцать минут!

Вжимая педаль в пол, ни на секунду не сомневался каким будет Славкин ответный ход. Сам же к нему и подтолкнул. И от этого только ещё больше разъярялся, но мчал туда вовсе не из-за этого, а просто поставить на место зарвавшегося напарничка. Но когда увидел её такое желанное, распластанное под Коломойцем тело, зарывшиеся в его волосы робкие пальцы и вызывающе разведённые коленки — словно накрыло.

Ярость ослепляла. Коломойца — к чёрту! Просто кобель, которому подфартило. Дурак бы был, если бы отказался. А вот она…

Так хотелось сделать ей больно за то, что посмела даже подумать о ком-то другом! Наказать. Присвоить, сожрать. Утопить в своей дикой ревности, чтобы никому больше не досталась. НИКОМУ! Чёрт, чёрт, чёрт… Ну как можно было так глупо на неё подсесть?!

— Ну какого хрена тебе надо, а? — голос превратился в рык, аж горло от него драло. — Чего ты добиваешься? Так сильно хочешь, чтобы трахнул тебя?

Пальцы на её шее против воли сжимались туже. Ещё немного и девчонка поплывёт, а потом словит «собачий кайф» и… Боже, как бы он хотел показать ей это! Срывать с нежных губ стоны вперемешку с хрипами. Подминать под себя её обмякшее тело. И встречать возвращение в сознание глубоким, жадным проникновением…

Со сколькими играл в эти игры, без души, просто оттачивая навык, и вот она — первая, та самая, ради которой хочется расшибиться. Перемешивать её наслаждение с болью и боль с наслаждением, подсаживать её на этот кайф, как на наркотик. На себя подсаживать! Подарить ей этот самый яркий и незабываемый оргазм. Первый. С ним. Чтобы никогда уже его не забыла.

Но, чёрт, чёрт, чёрт… Это обоюдоострая игла. Нельзя!

Вклинил колено между ног, грубо подал вверх:

— Думаешь, классно тебе будет, да? Думаешь, в кайф? — Лицом к лицу, глаза в глаза, лишь бы не видеть этих желанных, зацелованных чужими губами губ. — А со мной может быть только больно, дура ты! Больно и страшно!

Но и во взгляде её тоже не было спасенья — там бушевали обида и злая ревность. Он видел — девчонка хочет его так же дико, как и он её, и так же единолично и безраздельно. Она словно заявляла на него права и дерзко провоцировала на взаимность. И от этого Гордеева окончательно срывало. Соблазн поддаться был так велик! Её доступность