Ты поймешь, когда повзрослеешь - Виржини Гримальди

Иногда я на несколько секунд отключалась и забывала, что произошло, но реальность снова и снова грубо вторгалась в мою жизнь. Мой отец умер. Я представляла себе, как наслаждаюсь жизнью, лежа не песчаном пляже, но волна со всей яростью обрушивается на меня.

В следующие месяцы череда тягостных событий – сначала отец, потом мой парень, затем бабушка – накатила на меня такой же яростной волной, и я до сих пор не понимаю, почему не утопилась. Но неделю назад для меня мелькнул свет надежды: дом престарелых в Биаррице срочно искал квалифицированного психолога на время отпуска по беременности их сотрудницы. Возможно проживание. Перспектива работать со стариками привлекала меня так же мало, как объятья с пауками, но речь шла о выживании.

Холодный ветер пробирал до костей. В последний раз я окинула взглядом свое новое пристанище и пошла к машине за чемоданами. Вдруг луч солнца пронзил облака и коснулся океана. Как утопающий, который цепляется за соломинку, я увидела в этом хороший знак и указание свыше, что я сделала правильный выбор. Но я недолго утешалась надеждой – из парка донесся крик Изабелль:

– Полетт, вы опять забыли надеть памперс!

5

Психолог укладывала свои вещи в небольшую коробку, когда я вошла в ее кабинет. Она протянула мне навстречу руку и свой живот.

– А, ты, наверное, Джулия! А я – Леа, рада знакомству!

– Мне тоже очень приятно. Могу я чем-то помочь?

– Спасибо, я уже заканчиваю, – сказала она, складывая книги в стопку. – Анн-Мари тебе объяснила, почему я уезжаю?

– Меня наняли на время отпуска по беременности. Полагаю, что ты беременна.

– Всего четыре месяца, но у меня бывают схватки, поэтому я должна насколько возможно избегать стрессов. Мой гинеколог прописала мне длительный отпуск. У тебя есть дети?

– Нет.

– А мы пытались забеременеть целых два года, и вот теперь, когда это произошло, я не собираюсь терять ребенка из-за работы. Честно говоря, вроде бы и делать здесь особенно нечего, но устаешь как собака. Ты раньше где работала?

– В клинике эстетической хирургии в Париже.

– Гениально! Ты, наверное, на халяву много чего себе переделала?

– Только операцию по смене пола.

Она выдержала паузу, старясь сдержать ухмылку.

– Да ну?

Надо же! Она приняла всерьез мою шутку. Я решила воздержаться от описания операции по удалению пениса, чтобы, не дай бог, не вызвать у нее схватки.

– Я пошутила. Я действительно могла бесплатно сделать себе кучу операций, но я столько всего насмотрелась, что ни за какие деньги не легла бы под нож хирурга.

– Меня это не удивляет… Здесь приблизительно то же самое. Когда целый день общаешься со стариками, рано или поздно появляется желание умереть молодой. Ну, ладно, поболтали, пора за работу!

Мы подошли к письменному столу, и я открыла блокнот.

– Все личные дела постояльцев находятся в компьютере, – объясняла Леа, кликнув мышкой на несколько иконок. – Сюда мы заносим информацию, собранную за день, но в принципе у меня мало работы в кабинете. Как минимум раз в неделю я провожу беседы с каждым из пансионеров. Мы беседуем у них в студиях, поскольку их легче разговорить в привычной обстановке. Ты уже работала с пожилыми людьми?

– По окончании учебы я проходила стажировку в гериатрической клинике, но это было так давно, что и не вспомнить.

– Это не совсем то. У нас есть свои особенности, ты потом поймешь, о чем речь. Нашим старикам кажется, будто мы ничего не делаем для них, поэтому они не всегда готовы откровенничать. Я довольствуюсь тем, что спрашиваю, какое у них сегодня настроение. Обычно они чувствуют себя более или менее сносно. Если что-то не так, я прописываю им антидепрессанты. И не нужно себя корить за это: с учетом их возраста мы мало что можем сделать.

Хорош психолог! Судя по всему, она с ними не церемонится.

– Неужели? А мне кажется, что старики как никто нуждаются в том, чтобы излить душу.

– Посмотрим. Может быть, у тебя получится лучше, чем у меня, хотя я сомневаюсь. С ними ох как непросто. Я тебе больше скажу: я безумно рада, что ухожу в досрочный отпуск. И если ты продержишься до моего возвращения, с твоей стороны это будет подвиг. Пойдем, я тебя быстренько представлю им и поеду домой.

Леа, в буквальном смысле, как на крыльях полетела в общий зал. Я едва поспевала за ней. И я ее понимаю: будь моя воля, я бы тоже во всю прыть помчалась к выходу. Ее мрачный прогноз уничтожил последние следы энтузиазма в моей душе. У меня оставалась слабая надежда, что обитатели дома престарелых окажутся очаровательными и любезными людьми и помогут мне изменить отношение к старости. Но не стоило себя обманывать: этому не бывать.

Я не люблю пожилых людей. Вернее, я даже не знаю, люблю я их или нет, – просто они меня пугают. Они уже на «ты» со смертью, а мне бы хотелось как можно дольше оставаться с ней на «вы». Всю жизнь я так старательно избегала любого упоминания о смерти, что в школе даже невзлюбила историю, потому что в ней идет речь о давно умерших людях. И что греха таить: все старики на одно лицо, как младенцы или абрикосовые пудели. У всех одни и те же волосы – будь они свои или синтетические, – те же согбенные спины, дрожащие руки, очки и одни и те же нотки сожаления в голосе.

– Мы пришли! – сообщила Леа.

Двустворчатая дверь была закрыта, Леа нажала на ручку и толкнула ее. Я крепче прижала к груди блокнот, как последнюю преграду между мной и стариками, и проследовала за ней в общий зал.

Напротив двери полукругом сидели около двадцати постояльцев с морщинистыми, как печеные яблоки, лицами. Увидев меня, они хором воскликнули:

– Добро пожаловать, Джулия-я-я!

Изобразив самую профессиональную из всех возможных улыбок психолога, я наклеила ее на лицо. Неужели я когда-нибудь научусь отличать их друг от друга?

6

Леа умчалась домой, вручив мне ключи от своего кабинета и произнеся нараспев «до свидания». Она так быстро уехала, что ее спешка внушила мне некоторое беспокойство. Отныне психологом дома престарелых «Тамариск» буду я.

Видимо, в моих глазах мелькал такой ужас, что высокий брюнет – ручаюсь, он не относился к числу постояльцев – подошел ко мне, широко улыбаясь.

– Привет! Я Грег, аниматор. Ну, что, первый шаг всегда труден?

– Я просто немного растерялась, но это пройдет, спасибо!

– Не волнуйся, ты справишься. Представляю, какую мрачную картину нарисовала тебе Леа, ведь она – воплощение пессимизма. Пойдем, добавим ярких красок в ее мазню!

Он взял меня под руку и потащил к постояльцам, которые сидели молча, не сводя с меня глаз.

Грег представил меня. Каждому я пожала руку, стараясь запомнить их имена, но быстро отказалась от этой идеи. В памяти удержалось только пять: Люсьенна, дама с черной сумочкой, которая утром ждала сына на скамейке, Леон, который даже не соизволил оторвать взгляд от своего смартфона, Мэрилин с шарфом «Мисс Бабушка-2004», Луиза, сжимавшая мою руку немного дольше остальных, и Густав. Он спросил: «Собираетесь примирить нас со старостью? Спасибо, Ливия», – и громко расхохотался в ответ на мое замечание, что меня зовут Джулия. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это всего лишь игра слов[3]. Этот же Густав, когда я пожимала руку последнему обитателю дома престарелых, вдруг принялся хлопать в ладоши и скандировать: «Речь, речь, хотим речь». Его примеру последовали остальные. Грег кивком дал мне понять, что выбора у меня нет. Я откашлялась, еще крепче вцепилась в свой блокнот и голосом диктора аэропорта начала говорить: