Песенка Савояра - Нора Борисовна Аргунова

Имя его было Латунь. Но за легкий нрав его звали ласково — Латуня. Латуня всех любил, всем доверял, охотно брал из рук хлеб и сахар; и сахар уже научился не мусолить, не ронять изо рта, а ловко прилаживал кусочек между зубами и звучно схрупывал в одну секунду.

В пяти километрах от лесничества находилась деревня Ржавки. Почти каждый день оттуда на станцию и потом обратно проезжала через лесничество телега, за которой бежал тамошний деревенский жеребенок Гамлет, такой же встрепанный, как и Латуня, только не рыжий, а серый.

Когда телега появлялась, Латуня, кивая большой доброй головой, двигался навстречу, сходился с деревенским жеребенком, шел с ним рядом, нюхал ему шею или скулу и отщипывал травинку в том именно месте, где ее брал Гамлет. И часто Латуня уходил за телегой в Ржавки, и конюх Павел Васильевич разрешал ему это и не беспокоился о нем.

И в ту ночь, когда с Латуней приключилась необыкновенная, удивительная история, Павел Васильевич не тревожился, считая, что жеребенок ночует в колхозной конюшне.

Дело шло к вечеру. На лужке, вокруг которого расположились избы лесничества, важно расхаживали гуси; возле будки, гремя цепью, Шарик шлифовал старую кость, а у колодца теснились лошади.

Павел Васильевич был тут же. Он макал кисточку для бритья в консервную банку, налитую до краев дегтем, и, держа Каракушу, Латунину мать, за уздечку, мазал ей морду, стараясь не попасть в глаза. Каракуша стояла и терпела, зная по опыту, что деготь защитит ее от слепней.

На лугу было еще светло. Красное закатное небо дробилось в колоде с водой, из которой пили лошади, но лес за избами насупился и шумел по-вечернему. Латуня уже напился и ждал, чтобы взрослые лошади закончили дневную суету, вошли в конюшню и разобрались по стойлам спать.

И в этот самый момент, когда каждый был увлечен своим делом, из лесу выступили две фигуры и остановились у самой опушки, разглядывая лужайку. Их заметил только ничем не занятый жеребенок. Фигуры — одна большая, другая маленькая — напомнили деревенских знакомых, и Латуня направился к ним.

Но оказалось, что это не деревенские. Это были вообще не лошади, а какие-то другие существа, с другим запахом, с другой внешностью и — что Латуня почувствовал сразу, еще не подойдя, — другой, не лошадиной, повадки. Деревенская лошадь и ее жеребенок обычно равнодушно, спокойно выходили из лесу на луг, а эти стояли замерев, насторожившись, и, когда Латуня приблизился, большой зверь угрожающе топнул копытом. Но маленький смотрел с любопытством, он был такого же возраста, как и Латуня, он был товарищем, и Латуня приветливо ткнул его носом в шею. Большой повернулся, бесшумно ступая по выбитой между корнями дороге, пошел в лес, маленький поспешил следом, и Латуня потянулся за ними.

Никто не заметил, как они исчезли. Только Каракуша беспокойно затопталась на месте, дернула уздечку, но Павел Васильевич прикрикнул на нее…

С дороги свернули в чащу. Лосиха, раздвигая кусты, шла впереди, беспокойно оглядываясь. Она знала и не боялась лошадей, понимала и то, что Латуня еще маленький, но зачем он идет за ними, этого она понять не могла. Что, если он обидит ее теленка? Она отлично видела, как низко стоящий па ногах Латуня, толстый и неуклюжий по сравнению с ее длинноногим, поджарым теленком, с трудом продирается сквозь кустарник, и все ускоряла ход, надеясь, что он отстанет.

Но Латуня не отставал. Он царапал грудь о ветки, обивал на кочках копыта и мчался из последних сил, стараясь не потерять из виду мелькавший перед ним светлый задок своего нового знакомого.

Стемнело, когда пришли на место. Огромная, пустынная, вся в поваленных, с причудливо торчащими корнями деревьях, легла перед ними в смутном ночном освещении дикая поляна. Узкое, с топкими берегами озерцо перекатывало звезды на ленивой черной воде. Лосиха, увязая в глине, шагнула в воду и остановилась на середине, так что была видна только ее длинная, с поблескивающими глазами голова. И лосенок вошел в воду и оглянулся на Латуню. Латуня, разъезжаясь на глине и чавкая копытами, двинулся следом и, разгоряченный, измученный, с наслаждением окунулся… Лосенок попил, и Латуня попил. Потом все поплыли вдоль озера.

Латуня еще ни разу не плавал, но ему не было страшно. Он, как и всегда, был уверен, что с ним не может случиться ничего плохого, и, хотя приходилось судорожно работать ногами и высоко задирать голову, чтобы не нахлебаться, он весело косился на лосенка и старался плыть так, чтобы касаться его боком. Тот берег был уже недалеко, но лосиха внезапно повернула обратно и проплыла мимо. При этом, когда она оказалась возле Латуни, она фыркнула, и ему дождем окатило всю морду. И Латуне захотелось так ловко фыркнуть. Он опустил голову, но вода хлынула ему в ноздри, в глазах помутилось, и, почувствовав под ногами землю, он с шумом вырвался на берег.

Оглянувшись, он увидел, как уплывают те двое. Тогда он потрусил за ними по берегу. Теленок вылез, отряхнулся, и Латуня успокоенно положил голову на его мокрую, теплую спину. А лосиха долго еще стояла в воде, и звезды колыхались возле се головы…

Вернулись в лес. Тут, в глухом осиннике, под раскидистым, окруженным кустами деревом, было лежбище — примятая трава и белевшие во тьме обглоданные стволы молодых осин. Лосенок, сгибая пополам тонкие ножки, лег, лосиха встала над ним. Латуня повалился тут же, придавив ей копыто, и она нервно переступила всеми четырьмя ногами.

Лосенок вытянул шею, отщипнул коры, дернув, оторвал узкую полоску и стал жевать. И Латуня, оттопырив губы, поскреб ствол передними зубами. Вот новость! Во рту появился чудесный вкус — куда острее, чем от редиски, которую Латуня повадился таскать в лесничестве на огороде. Теперь он зорко следил за лосенком: что еще тот будет есть. Лосенок сорвал с корня мох, и Латуня сорвал мох. Лосенок съел мох, а Латуня пожевал, пососал, выкинул, взял еще и снова стал сосать.

Наконец легла и лосиха. Она заснула, но дышала тихо, часто сдерживала дыхание, прислушиваясь, и уши у нее поворачивались, отзываясь на каждый шорох. А лосенок спал беспечно, вздрагивая во сне и перебирая ногами. Наверное, ему мерещилось, что он бежит или плывет, а один раз привиделось, будто он прыгает через пень, и он весь дернулся и посмотрел на Латуню сонными детскими глазами.

Латуня не мог заснуть. Его еще не пускали