Песенка Савояра - Нора Борисовна Аргунова

Между тем время шло. Вода становилась все прозрачнее, сквозь нее просвечивало небо, не зеленое, как можно было подумать недавно, а голубое. Плавники у окуней, только что серые, зарумянились, и лист, под которым притаился Щуренок, — этот лист встрепенулся, просветлел, и великое множество изумрудных зернышек раскатилось и заиграло в нем… Близился восход. И вот когда все затихло, готовясь встретить первый солнечный луч, чудесное явление приковало к себе внимание Щуренка. Среди привычных глазу, будничных лиц и фигур озерных обитателей вдруг появилась золотая рыбка! Маленькая, изящная, она блестела так, будто солнце уже поднялось и устремило на нее свои самые яркие лучи. Только в теплом тропическом море да в аквариуме знатока и любителя могло родиться и расцвести подобное совершенство! Чья злая воля заставила рыбку очутиться в обыкновенной, заросшей ряской и кувшинками воде никому не известного озера? Какую веру в себя надо иметь, чтобы так смело явиться в общество окуней и щук и проплыть, играя и резвясь, мимо зубастых пастей и устремленных со всех сторон хищных взглядов.

Воистину лишь подлинная красота может обладать таким великолепным бесстрашием! А так как собравшиеся здесь умели ценить прекрасное, сердца у них замерли, плавники и хвосты остановились, а некоторые, забывшись, даже пустили кверху пузыри.

Щуренок — тот просто окаменел от изумления и восторга. Все существо его пронзила радость — от созерцания настоящей красоты можно испытать ни с чем не сравнимую радость! Но он был маленький, у него не накопилось еще жизненного опыта, и потому он не знал, как надо поступать, если увлечение с такой силой сотрясает душу.

Зато это отлично знал один из окуней, тот, который выделялся среди других особенно красными плавниками. Не успел никто и глазом моргнуть, как окунь, пылая плавниками, рванулся с места и стрелой пронесся мимо зазевавшихся прямо к золотой рыбке. Она нисколько не испугалась, не ускорила хода, а так же заманчиво и небрежно, играя и поблескивая, плыла перед самым его носом. В эту секунду и Щуренок понял, что ему надо делать: он метнулся следом за окунем, но тот уже догнал прекрасную рыбку, схватил ее… И вдруг случилось нечто ужасное. Щуренок не сразу понял, что произошло, и не заметил, как в панике бросились врассыпную и скрылись все, кто только что находился рядом. Он еще тянулся за окунем и с недоумением смотрел, как тот выгибается дугой, бросается из стороны в сторону или, топорщась всеми плавниками, пытается остановиться. И как неведомая сила увлекает окуня все ближе к краю воды, туда, где начинается воздух и где рыбе нечем дышать… И тут Щуренок заметил, что из губы у окуня торчит железный крючок, а изо рта выходит тонкая, почти не видимая глазу нитка. Так вот оно что! Золотая рыбка была ненастоящая! Прелестной она была только снаружи, для приманки, а внутри оказалась куском самого обыкновенного грубого железа! Как это обидно и как страшно!

Окуня с силой рвануло вверх, на воздух, и только вода забурлила и пошла кольцами, а внизу, поднимая облака илистой пыли, всколыхнулись водоросли…

Не помня себя от страха, Щуренок пустился прочь от проклятого места. Он плыл, плыл, спускался все ниже и ниже, но стоило ему поднять глаза, как он различал над собой все то же небо и облака, уже загоравшиеся на солнце. Он без содрогания не мог смотреть на небо, он хотел спрятаться так, чтобы ничего не видеть и чтобы его никто не видел. И он все опускался, и небо из голубого стало желтым, потом зеленым, потом коричневым и наконец исчезло. Щуренок очутился на страшной глубине, о которой не подозревали не только приезжие, но даже местные рыболовы. Яма эта находилась в дальнем краю озера, где на топком берегу, среди бурьяна, стояла готовая рассыпаться заброшенная банька.

Тут, на дне, не было даже водорослей — лишь коряги, причудливо выставившие целый лес перепутанных щупальцев. Никем не тревожимые, они покрылись таким толстым слоем ила, что между ними остались узкие — едва только Щуренку протиснуться — просветы. Где начиналось самое дно, он не мог понять, потому что вода стала от тины бурой, как глина. Дышать очень трудно, зато здесь глухо, темно — такое полное, наверняка безопасное безрыбье! И Щуренок, тяжело захватывая ртом воду, прилег на корягу и погрузился в ил, как в пуховую перину.

Он лежал так очень долго, может быть целый день. И вот, когда глаза его привыкли к темноте, он различил под собой, совсем уже на дне, какое-то движение. Он долго присматривался и вдруг уловил очертания огромной щучьей головы. Он осторожно придвинулся к краю коряги и увидел, что там, в кромешной тьме, лежит Щука величиной чуть ли не с лодку — не рыба, а чудовище! Говорили, в озере есть одна Щука, которой исполнилось будто бы триста лет, но многие не верили, и во всяком случае никто никогда не видел ее и не знал, где она живет.

Так вот она, знаменитая Щука! Не поймешь даже, какого она цвета — только морда ее, медленно втягивавшая воду, из-за движения не покрытая илом, была седого, белесого цвета. Наверное, и тело у нее седое. Неужели Щука одной породы со Щуренком и он со временем может стать таким же великаном? Но ведь очень трудно прожить триста лет. Щуренку еще и года нет, а сколько раз он подвергался опасностям! Уж наверное, Щука не из легкомысленных особ и даже смолоду не интересовалась красотами природы. Скорее всего, она так и пролежала тут со дня своего рождения — иначе разве уцелеешь. Какой риск все эти развлечения на восходе солнца! Какой ненужный риск!

Щуренок думал, думал, и наконец его начало клонить ко сну. Наверное, спускалась ночь, — ведь на такой глубине между днем и ночью нет никакой разницы. Засыпая, он мечтал о том, как останется тут навсегда, и привыкнет дышать илом, и сам покроется илом, так что его никто не увидит и не сможет проглотить…

Через несколько часов он почувствовал, что скоро рассвет. Он глянул вниз. Щука лежала не шевелясь, и только гигантская пасть ее чуть заметно двигалась, пропуская поду. Щуренок вспомнил о своем решении и попытался опять заснуть. Но рассвет приближался! Он ощущал это тонкой молодой кожей, чуткими жабрами; даже глазам его, почти ничего не видевшим во мраке, явственно представлялось, что рассветает. Он еще не