Оранжевые шарики (сборник) - Никита Горев

Зал опустел. Милиционер показал пальцем на металлическую клетку и сказал: «Иди, посиди там». Мишка зашёл, сел на деревянную скамью. Впервые в жизни он был не свободен. С улицы через раскрытое окно доносились звуки проезжающих машин, голоса людей. Всё это, вдруг, стало для Мишки таким чужим, далёким и …желанным. Закрыли!! Мишка вспомнил тот первый тёплый апрельский вечер. После работы он зашёл в магазин, потом в аптеку. Дома вскипятил чайник, сделал бутерброды. Вместе с матерью поужинали. Потом Мишка пошёл выгуливать любимца пекинеса Тоху.

…Они пили на детской площадке. Мат и безобразный хохот гулко раздавался по всему двору. Мишка хотел пройти мимо, но Тоха залаял. Тогда один из них бросил в собачку пустой бутылкой. Пёсик жалобно взвизгнул, упал, завертелся на месте и завыл, совсем не по-собачьи, дергая перебитой лапой.

«Ты чё? Урод!», – Мишка сделал шаг в сторону площадки. Вторая бутылка летела ему в голову, но он увернулся. Удар пришёлся в плечо. Мишка от боли присел. Трое окружили Мишку. Один пнул его ногой в спину. Мишка потерял равновесие и упал на руки. Тут же почувствовал острую, пронизывающую боль. Справа кто-то ударил в бок. Ещё один хотел пнуть в лицо, но Мишка вновь увернулся, упал на бок и скользящей по асфальту длинной ногой «скосил» нападавшего. Вскочил на четвереньки и по-собачьи выскочил из-под ударов. Схватил валявшуюся пустую бутылку, другой рукой захватил в песочнице горсть песка и встал на ноги. Двое с искажёнными злобой лицами угрожающе приближались. Первому Мишка бросил в лицо горсть песка, а второго встретил бутылкой. Прямым сверху в голову. Кровь и осколки брызнули во все стороны. Парень вырубился и «пропахал» лицом по асфальту пока не упёрся разбитой головой в песочницу. Как потом объяснял Мишке «следак», до этого момента он не совершил никакого преступления, и судить его было не за что. На него напали неожиданно, он защищался.

Но Мишка не смог остановиться. Он подбежал к визжащему Тохе, схватил ту самую, с которой всё началось, бутылку и «отоварил» ей сначала того, который, сидя на земле, тёр засыпанные песком глаза, а потом и «подкошенного»…

Первый, тот у песочницы, помер. У второго тяжелая ЧМТ – черепно-мозговая травма. Третий отделался лёгким сотрясением мозга и гематомой. Но у него, у «третьего», дядя оказался какой-то милицейской «шишкой». Возможно, это и стало решающим в Мишкиной судьбе. Все соседи и даже многие милиционеры Мишке сочувствовали – так надоели шпана и уличные алкаши.

И вот Мишку «закрыли». Он сидел в клетке подавленный. Милиционер подошёл к окну и закурил. Оба молчали. Первым заговорил милиционер:

– Ничего. Держись, парень. Так им и надо, «бакланам». – Мишка ничего не ответил, лишь горестно вздохнул. – А ты, чего один-то, есть у тебя кто?

– Мамка.

– А где она, почему не пришла на суд?

– Она не ходит. На стройке работала, упала с лесов, теперь только на коляске. Пять лет уже…

– И больше никого?

– Есть. В Казахстане. Две тётки, сестра, двоюродные сестры и братья. А тут никого. Мы недавно приехали – переселенцы. Купили комнату, – Мишка опять горестно вздохнул и замолчал.

– А мать-то, поди, и не знает, что тебя арестовали?

– Не знает, – голос у Мишки дрогнул, – как она теперь будет?..

– Телефон есть?

– У меня «сотик», а дома нету. Знал бы, не брал с собой…

Пожилой прапорщик поплевал на окурок и выбросил его в форточку. Подошёл к клетке:

– Давай мне телефон, часы тоже сними, что ещё есть с собой? Деньги? Деньги можешь оставить, хотя у тебя их всё равно отберут или сп… Так что давай тоже, я их лучше матери передам. Адрес скажешь, я после работы занесу. Скажу ей, …где ты.

– Спасибо. На Садовой, девятиэтажка, восьмая квартира. Вот ещё, – Мишка замялся, – талон из аптеки. Лекарство для неё сегодня нужно было получить…

– Давай талон. В какой аптеке? На Садовой?

– Нет, на площади.

– Далековато, – поморщился милиционер. – Ну, ничего, не волнуйся, я схожу, получу.

– А как Вас зовут?

– Владимир Михайлович, но меня все зовут «Михалыч».

– А я Мишка. Вы давно в милиции работаете?

– Да без малого тридцать лет уже. Вначале-то я в уголовном розыске кинологом работал, а теперь вот уже десять лет в конвойной службе. На пенсию пора. Уже и начальник отдела спрашивал, не надоело мол, Михалыч, служить-то? Может и надоело, а как подумаю про пенсию – страшно становится. Я ведь, Мишка, один совсем. Бабушка у меня померла шесть лет назад. Сын с семьёй живет в Питере. Домой приду, а там никого. Тяжело. Другой раз вообще домой и не ходил бы. А ты чем занимае-е-е-…лся?

– Я в Алма-Ате техникум закончил. Механик по грузоподъёмным механизмам. А здесь работал на заводе сплавов, токарем.

– Понятно, – милиционер помолчал, – может, пойдём, покурим?

– У меня сигареты закончились.

– Ничего, у меня есть. Вообще, забери их, я себе куплю. – Михалыч взял сигарету и протянул Мишке мятую пачку «Примы». – И спички возьми. Идти в «хату» «пустым» не принято. Не бывал ещё?

– Где?

– Ну, в «хате-то».

– Не. Не бывал.

– Ничего. Я тебя постараюсь получше пристроить. Есть у нас камера, там серьёзные ребята сидят. Новичков не обижают, не беспредельничают. Ты за себя постоял, таких там уважают. Только с расспросами к ним не лезь, могут не так понять. И про то, что я к матери твоей пойду, никому не говори. У нас это называется связь с осуждёнными, сразу уволят.

Дверь в зал приоткрылась. Вошла молоденькая худенькая судебный секретарь. Вручила Мишке и Михалычу копии приговоров, попросила расписаться в потрёпанном журнале.

– Ну что, Мишка, пойдём. Я машину не буду вызывать, тут недалеко. Лучше зайдём в Универсам, купишь себе чаю, сигарет, конвертов, конфет каких-нибудь, бумаги. Я тебе подскажу, что нужно. Не подведёшь меня?

– …? Куда бежать от мамки-то?

– Да я не об этом. Не разболтай где-нибудь. В каждой камере «уши» есть. Расскажешь, как с «ментом» в магазин ходил, – меня сразу на пенсию.

– Ну что Вы, Владимир Михалыч! Спасибо Вам.

– Ну, пошли. И это… Ты не волнуйся… Пока мамка твоя будет одна, я ей помогу.

Мишка и Михалыч прошли узкий пыльный коридор и мимо дремлющего в стеклянной будке судебного пристава вышли на улицу.

В кухне что-то упало и разбилось. Пашка проснулся.

…Вчера Пашке исполнилось 6 лет. Утром пришёл мамкин друг дядя Коля. Пашка в это время смотрел телик. Дядя Коля протянул Пашке грязную, липкую ладонь и дохнул в лицо водочно-луковым перегаром:

– Ну, Пашка, держи «краба». Шесть лет это!.. Это…, – дядя Коля не смог пояснить, что значит шесть лет, покрутил рукой в воздухе и продолжил, – ты уже, значит, это, большой…, мамке должен помогать. Когда мне было шесть лет, я работал… Деньги зарабатывал… – Дядя Коля икнул, засунул руки в карманы и стал что-то искать. Искал долго, сосредоточенно. Наконец, вытащил карамельку «Апельсин», очистил жёлтый фантик от налипших хлебных крошек, табака и ворса, подал Пашке: – На-ка, Пашка, конфету. Я тебе к лету велик куплю.