Оранжевые шарики (сборник) - Никита Горев

Купить Пашке велик дядя Коля обещал уже много раз. Вначале Пашка верил, радовался, ждал, потом понял: никакого велика дядя Коля никогда не купит.

Дядя Коля принёс две бутылки водки, и они с мамкой стали на кухне отмечать Пашкин день рождения. Мультики кончились. Пашка выключил телевизор и стал смотреть в окно. Из кухни доносился пьяный голос дяди Коли:

– …Я ему как дам… Он отлетел… Тут второй… Я ему на… Он: Ой-ёй-ёй… Согнулся… Тут третий… Я ему на, ногой… Он вырубился… Первый поднимается и с ножом на меня… Я подпрыгнул и ногой ему в харю… На… – По-видимому, дядя Коля хотел показать, как он дрался, стул затрещал, загремели ложки-вилки, а потом и сам дядя Коля грузно грохнулся на пол. Мамка захохотала, дядя Коля заматерился.

По заснеженной, освещённой низким утренним солнцем улице шли по своим делам люди, проезжали машины. Город готовился к встрече Нового года. На автостоянке перед универсамом, напротив Пашкиного дома, рабочие устанавливали небольшую ёлочку, натягивали гирлянды. Пашка уже давно хотел есть, но идти на кухню не хотелось. Он позвал:

– Мам! Мама! – немного подождал и крикнул громче: – Мама! – из кухни по-прежнему доносилось бормотание дяди Коли, хихиканье мамки, время от времени раздавался звон стаканов и какая-то возня.

– Мамка! – ещё раз, но уже тише, крикнул Пашка и пошёл в кухню.

На стуле, сильно откинувшись, полусидел-полулежал дядя Коля. Мишкина мамка сидела у него на животе и раскачивалась. Её маленькие, отвислые белые груди то и дело вылетали из-под расстёгнутого халата.

– М-а-а-м! Я есть хочу.

Мамка вздрогнула, запахнула халат и заорала на Пашку:

– Чего надо! Урод! Пшёл вон! Убирайся!..

Пашка растерялся:

– Я есть хочу…

– Пошёл на ….!

Слёзы брызнули из глаз Пашки, он убежал в комнату и забился в угол между стеной и спинкой металлической кровати. Через минуту в комнату вошла мамка:

– Ты где? – Пашка притаился в своем укрытии, но в полупустой комнате мать сразу направилась в Пашкин угол. – Так! Быстро собирайся и иди гулять!

– Я есть хочу, – Пашка захныкал.

– Есть, есть! Говорили дуре – аборт сделать… Быстро собирайся, я сказала, а то выпорю!

Пашка натянул девичьи колготки с огромными дырами на пятках, сверху такие же дырявые, но только на пальцах, носки. Потом надел кем-то отданные большие зимние с начёсом штаны, вытянутую трикотажную кофту, сиреневую болоньевую куртку и большую, постоянно съезжающую на глаза, зимнюю шапку-ушанку. Взял ношеные-переношеные кроссовки, сунул руку в одну из них, из-под оторванной подошвы показался Пашкин палец.

Пашка вопросительно посмотрел на мамку.

– Ничего, на улице сухо. Где я денег возьму. Платили бы за тебя, дармоеда, нормально, купила бы новые. Давай, давай, иди…

В комнату вошёл дядя Коля, сел на кровать, схватил за халат стоявшую возле окна мамку и потянул к себе. Мамка вывернулась и сказала:

– Да подожди, ты, сейчас!

Пашка натянул кроссовки и вышел. Морозная свежесть мгновенно заползла под куртку и в летние, да к тому же рваные, кроссовки. Пашка осмотрелся. Во дворе никого не было, только у самого дальнего подъезда толстая, закутанная в шаль дворничиха сметала с дорожки снежную пыль. Пашка дошёл до угла дома, постоял. За домом дул холодный ветер, поэтому Пашка вернулся к своему подъезду. Есть захотелось ещё сильнее. Последний раз Пашка ел вчера днём, мамка сварила пакетик «быстрой» лапши, налила стакан чая и дала большой кусок хлеба. Сказала, чтобы Пашка оставил часть на вечер, но Пашка не удержался и съел всё. Потом мамка ушла и вернулась только ночью, когда Пашка спал. Вечером Пашка обшмонал квартиру, но ничего съедобного не нашёл, попил из-под крана воды и лёг спать…

Из открытой форточки четвёртой квартиры шёл парок, насыщенный дивными запахами жареной рыбы и картошки. Пашка хорошо знал хозяйку этой квартиры – пожилую, одинокую учительницу Екатерину Павловну. Однажды, когда Пашке ещё не было пяти лет, пьяная мамка ушла в гости, а Пашку забыла на улице. Пашка испугался, описался, стоял и плакал в заплёванном подъезде. Екатерина Павловна привела его в свою квартиру, умыла, переодела в длинную тёплую мужскую рубашку, накормила пельменями, напоила чаем с молоком и уложила на диван спать. Потом Пашка ещё несколько раз бывал у учительницы дома. Каждый раз она угощала его чем-нибудь «вкусненьким». Екатерина Павловна приглашала Пашку всякий раз, когда встречала одного на улице или в подъезде. Но у старушки были больные ноги, и из своей квартиры она выходила всё реже. Зайти же без приглашения Пашка не решался.

От вкусных запахов рот Пашки наполнился слюной. Пашка сплюнул и пошёл на соседнюю улицу в столовую. Там, в столовой, на столах часто оставался хлеб, а иногда и тарелки с недоеденным гарниром. Пашка садился за освободившийся стол и, торопясь, доедал оставшееся на тарелках, хлеб засовывал в карманы. Только Пашка боялся толстой посудомойки, которая через небольшое окошко в стене принимала подносы с грязной посудой. Если посудомойка замечала Пашку, она выскакивала в зал и кричала:

– Ты, поганец, опять пришёл! Много вас таких! Будете жрать отходы, – чем я свиней кормить буду! – Пашка не дожидался, когда тётка приблизится, вскакивал, и убегал на улицу.

Ещё издали Пашка заметил, что столовая закрыта. Он подошёл к двери, на всякий случай подергал её, заглянул в окно – пусто. Вдруг сзади кто-то крепко взял его за воротник куртки, Пашка вздрогнул и оглянулся. Перед ним стояла невысокая, очень полная женщина, под расстёгнутой меховой шубой была видна милицейская форма. Обращаясь к другой женщине, стоящей на тротуаре, она сказала:

– Подожди, Зина. Это наш клиент.

Потом, обращаясь к Пашке, спросила:

– Ты чей? Любки-Слонихи, что ли?

Пашка не ответил.

– Ты чего молчишь-то? Как фамилия у тебя? Галенкин?

Пашка засопел, насупился.

– Галенкин, Галенкин… Знаю я тебя. Ты чего здесь крутишься? Вчера тут кошелёк у женщины сп…и. Не твоя работа? – обращаясь к другой женщине, продолжила: – Ты не представляешь, Зин, как они мне надоели! «Слонихе» я бы вообще матку забетонировала, трое её уже в детдоме, она этого родила. – Снова обращаясь к Пашке, сказала: – Всё, п…ц тебе, поедешь в детский дом. Где мамка твоя?

– Д-о-о-ма, – Пашка заревел.

– Пьяная? Что она делает?

– И-и-буца…

– Что? Что?

– И-и-буца…, – Пашка размазывал по лицу грязным кулаком слёзы.

Женщины переглянулись и громко захохотали.

– С кем?

– С д-д-ядей К-к-олей.

– А ты что?

– Я г-гуляю…

Вторая женщина подошла ближе, достала из сумки сдобную булочку и подала Пашке:

– На. Ты есть, наверное, хочешь? – Пашка осторожно взял булочку. Полная женщина-милиционер отпустила Пашку, взяла вторую за локоть и сказала: