Крестовичок - Оксана Якубович

Варя хлопнулась на коленки, схватила Людмилу за плечи и отшатнулась. Ладони обожгло холодом.

Прежде Варя никогда не теряла сознание и была уверена, что не потеряет.

Она открыла глаза и увидела перед носом заляпанный какой-то дрянью спальник, бок упирался в твердое и холодное.

Пришла в себя Варя возле палатки-магазина. Кажется, она бежала и кричала, но совершенно об этом не помнила. Навстречу из кухни спешила Маринка, сзади кудахтала Светлана, откуда-то вынырнул Эдик.

— Там… Там… Людмила… умерла!

Все покатилось куда-то. Варя сидела на гальке и ее трясло от холода, а мимо бегали и вопили люди. Зачем, чего они бегают, если поздно… какой ужас, поздно.

* * *

Людмилу вынесли на воздух, докторша склонилась пощупать пульс и безнадежно уронила руку.

— Поздно… тело совсем закоченело. На такой жаре… Она умерла еще ночью Лицо покойницы было страшно искажено, глаза выпучились, пальцы свело судорогой. Голубая олимпийка распахнута, грудь и живот покрывали пупырчатые красные пятна и кровавые полосы.

— Сама себя исцарапала? — хриплым от ужаса голосом спросила Маринка.

— Дурацкие разговоры прекратить! Что скажет врач?

Это очнулся от ступора комендант Эдик.

Щеки докторши тряслись, как желе.

— Не могу сказать. Похоже на приступ эпилепсии. Да-да, при эпилепсии больной ничего не помнит и способен поранить сам себя. Может откусить язык… надо совать в рот ложку, чтобы человек не задохнулся.

— Ты уверена, что это эпилепсия?

— Нет, нет, я не могу в таких условиях ставить диагноз…Я не могу предположить…

— Прием алкоголя мог спровоцировать приступ?

— Э…да, мог. Но все равно, надо на берег, надо вскрытие делать. А я заключение дать не могу. Здесь у меня никакого оборудования, никаких условий… Это не моя ответственность. Медикаменты ограничены. Это профанация, но в рамках своих возможностей я делаю, что могу. Она ко мне даже не обращалась… Я никогда… Я не собираюсь брать на себя ответственность. Эдик прожег врачиху взглядом.

— Ясно.

Поварихи? Вы что тут делаете? Марш в кухню! У нас лагерь отдыха, а не общество плакальщиц.

* * *

Вечером поварихи сидели перед кухней пятками к прибою.

Со стороны материка он был невысок, не то, что на восточном берегу острова.

Волны мирно чмокали, задирая прозрачные гребни. За сопками материкового берега дотлевал малиновый закат. Настроение было ужасное.

Непривычно притих лагерь, самых равнодушных зацепило явление смерти.

В город с Эдиком уехали только Наталья и Михаил, остальные туристы забились по палаткам и, отоварившись в костином «Все схвачено», поминали Людмилу. Но тихо, чинно поминали.

— Странное лицо было у Джемайки на пирсе, — сказала Варя.

— Чего странного? Теперь Влад опять к ней вернется.

Маринка фыркнула.

— Что? Хочешь сказать, ты не заметила? Да Джемайка всю неделю на себя не похожая. А Влад на Людмилу конкретно поглядывал. Знаешь, как разозлился, что его на пикник не позвали! Он-то уже разлакомился.

— Вредная ты, Марина.

— Ну, он мне вредничает, я ему. Справедливо.

— Неужели тебе Людмилу не жалко? Она же молодая совсем была, тридцать пять всего.

— Жалко, еще и как. Только я нарочно стараюсь об этом не думать, а то страшно делается. Эпилепсия, ужас, бред какой-то. Никогда не думала, что эпилептики такие бывают.

— Да слушай ты больше эту Светку! «Она ко мне не обращалась, я не отвечаю», — передразнила Варя.

— Только о своей заднице переживает. Жаль, что Андрея с острова выжили, вот он настоящий врач, он бы помог.

— Да как бы он помог, если все внезапно случилось?

— Не верю, не бывает так. Водки она не пила, вина было всего ничего. И чувствовала себя нормально, когда мы с берега вернулись.

— А вдруг правда чем-то болела. Ну, или на острове заболела? Кстати, те пятна, вроде ожогов — как будто крапивой обстрекалась. Непонятно, откуда, — задумчиво сказала Маринка. — но Светлана почему-то сразу начало про эпилепсию, наверное, ей виднее.

— Может, Людмила в медпункт к ней все-таки, обращалась? А она теперь струсила и врет, что нет.

— Ага, дала Людмиле неправильное лекарство, отравила!

— Я серьезно. Я думаю, Светлана — липовый врач, ну, вроде тех, что в поликлинике. Только и знают направления на анализы выдавать и больничные штамповать.

А сами чирей вылечить не сумеют. Небось, рекомендовала Людмиле аспирин, отмахнулась от проблемы.

Подруги посидели еще молча.

— Странно все-таки, — вздохнула Маринка. — вчера вечер был, и сегодня совсем похожий. А все так изменилось. Неправильно это. Людмила… она же редкая была, необыкновенная. И вот… А Наталья — той хоть бы хны. Бодрая, вроде и не горюет особо.

— Она просто умеет скрывать чувства. Железная леди. Такие живут вечно. Странно, что они с Людмилой сестры.

— Они сводные, я же тебе говорила. Их родители поженились, когда Наталья у ее мамы уже была.

Лагерь уснул, над морем высыпали звезды. Обычно после трудового дня глаза у Вари закрывались сами собой, хоть подпирай веки пальцами. На вечерних междусобойчиках она никогда не досиживала до финиша, уползала спать одной из первых. Но сегодня сон где-то заблудился, а в палатку и вовсе не хотелось. Ассоциации, будь они неладны. Варя понимала, что ассоциации надо уничтожать в зародыше. А то до конца смены больше месяца, и что же теперь — месяц на улице ночевать? А если дождик? А комары, подлецы? Хорошо Маринке, она в кошмарную палатку не заглядывала.

Но Маринка спать тоже не рвалась.

— Пошли чай пить. Пока этот упырь уехал. Только лампу все равно зажигать не будем, а то еще Влад припрется, права качать.

Под упырем по умолчанию понимался Эдик. В колонне маринкиных недругов он шел вторым после Влада. Наверное потому, что Маринка сама страсть любила командовать, и командиры-мужчины ее раздражали. А Влад, хотя он всего только инструктор, покомандовать горазд.

Нащупав во мраке вход в кухню, подруги зажгли газ. В неверном голубом свете горелки нашли свечку и закрепили в жестянке из-под тушенки.

Огонек нервно дергался и коптил, чайник долго не хотел закипать.

— Надо было у Кости коньяка взять, жаль, не догадались.

— Почему не догадались? Ты за себя говори.

Маринка вытащила плоский бутылек.

— Не коньяк, а бренди, но не одна ли малина?

— Ква…ква… сите?

На стол упала косматая тень, будто вошел чечен в папахе.