Прогулки по Риму - Ирина Степановская

Кстати, сначала мне показалось, что невзлюбили ее именно из-за магазинов. Вероятно, она получала небольшой процент от продаж, если приводила туристов за покупками. Люди это быстро поняли, хотя я думаю, что за это не нужно было осуждать нашу Лару. Все равно все всегда спрашивали у экскурсоводов, где что можно купить, и не Ларина вина была в том, что на Корсо товары много дороже, чем на наших рынках и в магазинах, а выбор, пожалуй, даже меньше. Что было, то она и предлагала. Она заводила нас в кондитерские, где нам бесплатно давали пробовать разные виды печенья и конфет; в бакалею, где гроздьями возле кассы висели оплетенные бутылки кьянти, но туристы, особенно москвичи, ничего не покупали — они могли сравнивать и знали, что московский шоколад «Красный Октябрь» и миндальное печенье в кулинарии «Праги» не хуже, а, пожалуй, даже лучше, и уж, во всяком случае, дешевле.

Вот кто этого не понимал, так это сама Лара. Она уехала из России в самом начале перестройки, в период жутких очередей и всеобщего дефицита. И хотя ей рассказывали, что в Москве сейчас все не так, как в ту пору, когда она там жила, Лара с пониманием кивала, но представить себе, что в Москве теперь можно купить все, что душе угодно, все равно не могла. И поэтому она нахваливала нам итальянскую обувь и трикотаж, предметы бытовой техники и продукты питания. И хотя прекрасно видела, что мы не падаем в обморок от итальянских витрин, все равно в глубине души объясняла это себе нашей великоросской спесью.

Уехала она в Италию, можно сказать, случайно: первый же встретившийся на ее жизненном пути итальянский бизнесмен весьма удачно оказался вдовцом и поэтому с южной экспансивностью через две недели знакомства сделал хорошенькой девушке предложение руки и сердца. Ларе к тому времени нечего было терять — она была разведена. Итальянец сказал, что Ларину дочку от первого брака будет любить как свою. Работала она не бог весть где — окончила Институт культуры и преподавала в музыкальной школе. Правда, она ждала подобного предложения совсем от другого человека. Они встречались тайно почти пять лет. Он был женат, выглядел солидно. Занимал какой-то пост в Министерстве обороны. С Ларой же превращался в мальчишку — хулигана и болтуна. Какие изобретательные штуки он придумывал, чтобы под разными предлогами исчезать из дома! Лара звала его Витькой. Они были счастливы во время этих коротких встреч, но когда упоительные часы проходили, ее подполковник возвращался домой, а она оставалась одна с дочкой и своими проблемами.

Получив предложение итальянца, Лара поставила вопрос ребром. Случайно так произошло или кто-то все-таки приложил к этому руку, но волевое решение было принято: Витьку отправили за Урал что-то там укреплять и поддерживать. Отбыл он туда со всей своей крепкой семьей, состоящей из жены, тещи и двух очаровательных детишек, а Ларе наказал, чтобы его ждала. Года через два, максимум три он надеялся вернуться обратно. Лара подумала-подумала, примерила аквамариновые серьги и кольцо — подарок итальянца к помолвке — и решилась.

Ее семейная жизнь в Италии была прекрасной — муж по утрам баловал ее кофе в постели и готовил лазанью в обед. А кухня, в которой он все это готовил, размерами была никак не меньше, чем комната для хорового пения на бывшей Лариной работе. С мужем они объездили все западное побережье Италии от Неаполя до Сан-Ремо, были в Ницце и еще дальше — в Марселе. Ларе еще очень хотелось поехать в Венецию, но попала она туда уже без мужа, в компании тридцати российских туристов, открывавших для себя Италию в первые годы перестройки. Так с тех пор она зарабатывала себе итальянскую пенсию и не забывала о своем маленьком ежедневном бизнесе, чтобы позволять себе простые удовольствия, которые только ей и остались. Так теперь текла ее жизнь: в зависимости от регулируемой сезоном частоты смены туристических групп. Весной люди чаще ехали отдыхать в Венецию, в августе — в Рим. И Лара, считавшая своим долгом сделать все, чтобы никто из ее группы не потерялся, не заблудился, не заболел, не отстал и не стал жертвой карманных воришек, неуклонно следовала по постоянному маршруту вместе с блестящим автобусом водителя Петро: аэропорт Леонардо да Винчи — отель на одной из небольших улочек в Риме, в районе Термини.

В раскрытое окно недорогого отеля был виден огромный каменный Спаситель, одинаково осеняющий всех равнодушных и страждущих с высоты башни церкви, стоящей через дорогу. Над головой Христа было приделано что-то такое, в чисто католическом духе, напоминающее пропеллер с четырьмя лопастями, заключенный в тоненькую линию каменной окружности. Создавалось впечатление, что Христос, наподобие Карлсона, передвигается по воздуху с помощью этого приспособления и на башне церкви он оказался случайно на короткое время. Казалось, что вот сейчас или самое большее через минуту он закончит психологическую консультацию в этом районе, подберет второй рукой, свободной от крестного знамения, каменную тогу и улетит в другое место продолжать свою нелегкую службу. Татьяне Николаевне с высоты ее третьего этажа было хорошо видно его лицо, повернутое к ней, — равнодушно-усталое, совершенно не грозное и уже лишенное энтузиазма веры. Чужой ей, хотя и христианский Бог в этой скульптуре, по замыслу ваятеля, хотел, видимо, только одного — чтобы его не трогали. Татьяна Николаевна представила, как он, хлопая плащом, в конце трудового дня снимается с башни и летит прочь из пыльного Рима. Где-нибудь на юге, в районе Неаполя, в деревушке, среди виноградников и оливковых деревьев, он приземляется, скидывает с натруженных ног сандалии, да с такой силой, что они отлетают на приличное расстояние, а одна даже повисает на столбе плетеного заборчика, и проходит в беседку, где уже сидят его друзья-апостолы, пьет с ними вино, устало молчит, а потом обращается неизвестно к кому:

— Ну достали меня уже эти люди, просто достали!

И воображаемая эта картина стала для Татьяны Николаевны такой явной, что она даже позавидовала Христу. Но у Спасителя, как видно, были свои заботы на предстоящий день, а у Татьяны Николаевны — свои. Она аккуратно закрыла окно и кинула сквозь стекло прощальный взгляд: мол, ты свободен, я не буду обременять тебя своими делами! Однако каменный идол не двигался с места и, хотя из-за раннего часа на улице еще никого не было, продолжал с высоты синего, совершенно безоблачного, такого характерного для Италии неба осенять все вокруг себя крестным знамением.

— Ну что ж, каждому свое! — сказала ему Татьяна Николаевна и задернула шторы. Она отвернулась от окна: прощание было окончено, и комната разом погрузилась в сумерки. Возле столика с телевизором стоял чемодан с вещами. В отдельном пакете под стулом лежал в тугом свертке ее старый котиковый жакет. Она так ничего и не распаковала после приезда.

«Старая шуба в августе месяце в Италии — это круто, — усмехнулась Татьяна Николаевна. — В полиции, должно быть, удивятся!»

Больше она не стала отвлекать себя посторонними мыслями. Достала из сумочки заветный сверток, состоящий из двух одноразовых шприцов в стерильных пакетах и двух ампул с лекарством, развернула салфетку, в которую было завернуто все это добро, ругнулась еще напоследок на службы обоих аэропортов — в российской столице и в Риме, свободно пропустивших ее и там, и здесь с сильнодействующим лекарством в сумочке. «Я серьезно больна, и мне в дороге необходимы лекарства» — так она хотела объяснить на таможне, зачем везет все это с собой. Татьяна Николаевна легла на широкую постель — о такой они мечтали когда-то с мужем, — сняла упаковку с одного из шприцов, разбила ампулу, повернулась на бок, подальше от Христа (она его не видела, но чувствовала его присутствие), кольнула себя в руку и стала иглой искать локтевую вену. Игла была тонкая, острая, но опыта у Татьяны Николаевны в таких делах не было никакого, и несколько попыток попасть в сосуд не увенчались успехом. Сколько Татьяна Николаевна ни пыталась насасывать поршень шприца на себя, чтобы проверить, просачивается ли в него кровь, — так делают медсестры при внутривенных инъекциях — ничего у нее не выходило. Руку уже ломило от боли, а проклятая вена все не находилась.