Прогулки по Риму - Ирина Степановская

Как хорошо, что образ этого негодяя сейчас уже не преследовал ее. Сколько раз в своих снах она пыталась убить его: душила, как змею, стреляла из пистолета, колола ножом — все было напрасно. Самым странным образом его ухмыляющееся лицо с пшеничными усиками над верхней губой, хрящеватым задранным носом и надменным изломом одной из бровей (лицо классического сутенера) вставало перед ней снова и снова, и каждый раз в ответ на ее новый удар он поражал не ее, Татьяну Николаевну, а либо измученную, уже изломанную судьбой дочь, либо не менее страдающего мужа. Причем Татьяна Николаевна так и не понимала до конца странной работы своего подсознания: ее муж, добрейшей души человек, погиб под колесами пьяного водителя за год до знакомства дочери с этим подонком. Нет, было даже к лучшему, что муж не видел этого кошмара, не видел непонимающие, любящие глаза их девочки, не слышал ее горького молчания, не понимал, что она будет скрывать от них правду, сколько сможет. Впрочем, зять умел подводить под свои подлые поступки и политическую подоплеку.

— Зажрались тут, сволочи! — орал он, и Татьяна Николаевна даже сейчас, сквозь сон, отчетливо слышала его ненавистный голос. — Коренные москвичи, называется! Вся страна с голоду пухнет, а вы жиреете на лужковских харчах! Обираете российский народ! И во все времена вы жили отдельно от страны, и при советской власти в электричках колбасу не возили, и теперь бешеные зарплаты получаете!

— А ты, что ли, в шахте всю жизнь протрубил? — осмелилась как-то сказать ему Татьяна Николаевна, работавшая в небольшой бюджетной организации. — В армии кладовщиком на складе отсиживался, в родном поселке сигаретами торговал…

Она быстро пожалела о своих словах. Этот негодяй все вымещал на дочери, и как раз после этого разговора наутро она увидела под глазом девочки огромный разлившийся синяк.

— Он тебя ударил? — ахнула мать.

— Я подметала пол — задела об угол стола, — тихо ответила дочь и стала собираться на работу.

— Я пойду в милицию! — крикнула ей вслед Татьяна Николаевна.

Девочка чуть задержалась на пороге. Боже, какое старенькое на ней было пальтецо!

— Если ты пойдешь в милицию, мама, он со мной разведется! Он уже предупредил меня об этом.

— Пусть разведется! Как ты можешь жить с таким уродом?!

Дочь повернулась к ней. Татьяна Николаевна закрыла глаза — она не могла видеть пятно кровоподтека на родном лице. Никто никогда до этого не поднимал руки на ее девочку.

— Ты не понимаешь, мама! Мы в его власти. — Ее голос был сух, и Татьяна Николаевна в первый раз услышала в нем еще что-то другое, кроме безудержной любви. — Если он со мной разведется, то один жить не будет. Это значит, что к нам в дом он приведет новую женщину. Я этого не переживу.

И Татьяна Николаевна тогда впервые со всей отчетливостью поняла, в какую западню они попали. И что с таким человеком, как ее зять, все разговоры о порядочности, чести, моральном праве бессмысленны и даже смешны. Он был человеком — с другой планеты. Там в ходу были жестокость и грубость, сила и подлость. А понятия достоинства, доброты и сочувствия к людям там презирались.

Все это случилось. Сколько ни терпела от него дочь, как ни умоляла не разводиться с ней, он все равно сделал по-своему. Сначала один сходил в суд, каким-то образом все тайком оформил, потом выписал из своего городка такую же, как он, инопланетянку. И когда Татьяна Николаевна грудью стала на пороге, загораживая вход в свое гнездо незнакомой девушке с лисьим лицом и чемоданом в руках, ее бывший зять спокойно отодвинул тещу плечом и сунул ей в нос гербовую бумагу.

— Я теперь сам здесь хозяин! Делаю что хочу, и ты мне не указ! — внушительно сказал он, а ее дочь, вышедшая во время этой сцены из кухни, странно блестящими глазами посмотрела на незнакомку и тихо пошла в комнату собирать свои вещи.

Так они и стали жить. Разъехаться планировали, но не успели. В маленькой комнате — мать с дочерью, бывшей женой, а в большой — бывший зять с новой супругой. На кухне же старались не встречаться. Девушка со звериным лицом там так хохотала, и так много курила, и так жирно готовила, что Татьяну Николаевну в кухне тошнило. Дочь в маленькой комнатке ставила на тумбочку чайник, съедала печеньице и уходила на работу. Она работала день и ночь, чтобы не бывать дома, а зимой, как раз в эпидемию гриппа, внезапно свалилась, полежала в жару три дня, а на четвертый день тихо во сне умерла, как умирали то ли от болезней, то ли от любви в прошлом XIX веке — буднично и незаметно. Татьяна Николаевна просто не могла в это поверить. Она вызвала «скорую», но когда врачи приехали и в недоумении развели руками, она прогнала их и никому не отдавала похолодевшее тело, пока ее не оттащили и насильно не поставили укол, чтобы она заснула и перестала страшно кричать. Так Татьяна Николаевна осталась на всем белом свете одна, а по соседству жил ненавистный ей человек. Он сразу же после похорон дочери сам подал в суд на раздел квартиры, и суд его иск удовлетворил. Татьяна Николаевна на новое место жительства переезжать теперь сочла бессмысленным.

Бороться ей уже было не за кого, раскаяние не могло поселиться в ее душе, потому что она не понимала, за что тот, кто, по слухам, распоряжается всеми судьбами, так наказал ее дочь. Сама же она ничего не боялась. Еще ее бабушка в свое время говорила:

— Главное, чтоб не война! Все остальное переживем.

И на бабушкиной могилке Татьяна Николаевна тоже побывала, хорошенько прибрала, погладила ладонью морщинистое лицо на портрете, но не заплакала. У нее уже не осталось слез.

Все это она вспоминала будто во сне, лежа на широкой постели в комнатке своего отеля, и вдруг поняла, что просыпается, что до сознания ее опять стали доходить посторонние звуки — шум машин за окном, топот ног в коридоре и запах жареного мяса, просачивающийся снизу, из ресторана. И Татьяна Николаевна с огромным разочарованием поняла, что лекарство не подействовало как надо и что она просто долго спала, а сейчас, по всей вероятности, уже наступил вечер и в дверь к ней опять скоро будут стучать.

«Ну что же мне так не везет ни в жизни, ни в смерти! — устало подумала она и сжала саркастически зубы. — Нет мне покоя! Как трудно будет опять начинать все сначала. — Тут же на эти слова отозвалась противная боль в левой руке. Татьяна Николаевна привстала и посмотрела на нее. От локтя до запястья расползся страшный багровый кровоподтек, и нечего было даже думать, что можно будет возобновить на этом месте какие-либо попытки. — Есть еще вторая рука, — обреченно подумала она. — Но лучше кого-нибудь попросить сделать укол. Левой, да еще больной рукой мне самой тем более не справиться. Нужно найти какой-нибудь выход».

К Ларе обращаться было бесполезно — это Татьяна Николаевна сразу поняла. Лара просто вызвала бы врача. Подставлять под удар девчонок-соседок Татьяне Николаевне тоже не хотелось. Если все завершится как надо, приедет полиция, их будут допрашивать, и еще неизвестно, в чем обвинят. Нет, она никому не хотела портить отпуск. Оставалось одно: нужно было выйти из гостиницы и поискать кого-нибудь постороннего. Лучше бы какого-нибудь наркомана. Он не стал бы задавать лишние вопросы, и опыт у таких людей в подобных делах большой. Значит, нужно как минимум встать.