Англия, Англия - Джулиан Барнс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 75
Перейти на страницу:

— Отлично-отлично. Яблоки для варки произвольной формы — запомни, потом спросим в лавке. — Он делал серьезное лицо, но мать всякий раз начинала смеяться и совершенно без всякой надобности поправлять Марте волосы.

Они видели овец, зажатых между ногами огромных, с литыми бицепсами мужчин и освобождаемых из своих шерстяных дорожных пальтишек одним кратким «ж-ж-ж» летучих ножниц; в проволочных клетках сидели взволнованные кролики, такие огромные и чисто отмытые, что казались ненастоящими; затем шли «Парад крупного рогатого скота», «Конкурс на лучший маскарадный костюм для наездника» и «Бега терьеров». Внутри душных палаток — пироги на сале, ячменные лепешки, эклеские слойки и блинчики с сиропом; яйца по-шотландски, располовиненные, как аммониты; пастернак и морковь ярдовой длины с тонкими, как свечные фитильки, кончиками; блестящие луковицы, связанные бечевками за шейки, чтобы не убежали; наборы из пяти яиц и шестого, надбитого, выложенного на отдельную тарелку для судьи; разрезанная свекла — с годовыми кольцами, как у деревьев.

Но лишь фасоль мистера Э. Джонса озарила ее душу — и тогда, и позже — и доселе продолжает озарять, как святые мощи. За первое место давали красные карточки, за второе — синие, а за поощрительный приз — белые. Все красные карточки за всю фасоль собрал мистер Джонс. «Девять штук фасоли огненно-красной — форма произвольная», «Девять штук фасоли вьющейся — круглые», «Девять штук фасоли карликовой — плоские», «Девять штук фасоли карликовой — круглые», «Девять штук фасоли обыкновенной белой», «Девять штук фасоли обыкновенной зеленой». Также он получил премию за «Девять стручков гороха» и «Три морковки — короткие», но они Марту уже не заинтересовали. Потому что с фасолинками мистер Джонс проделал один фокус. Он разложил их на лоскутах черного бархата.

— Совсем как витрина ювелира, правда, милая? — сказал ее отец. — Кто хочет новые серьги?

Он потянулся к «Девяти карликовым фасолинкам — круглым» мистера Э. Джонса, мать захихикала, а Марта сказала: «Не надо», довольно громко.

— Ну хорошо, мисс Мышка. Не надо так не надо.

Зря он это сделал, даже если и не взаправду. Не смешно. Мистер Э. Джонс умел показать фасолинку с самой лучшей стороны. Ее цвет, ее пропорции, ее сглаженность. А девять фасолинок — красивее в девять раз.

В школе они декламировали нараспев. Они сидели по четверо в ряд, одетые в зеленую форму, совсем как фасолинки в стручках. Восемь ног — круглые, восемь ног — короткие, восемь ног — длинные, восемь ног — произвольной длины.

Каждый день начинался с религиозных декламаций, которые Марта Кокрейн фальсифицировала. Затем шли сухие, иерархические декламации из области математики и туманные поэтические. Но самыми странными и пылкими были декламации по истории. Здесь в них воспитывали горячую веру, которая была бы неуместна на утреннем Молитвенном Собрании. Религиозные декламации произносились невнятной скороговоркой; но на истории мисс Мейсон — жирная, как курица, и старая, как несколько веков, — руководила ритуалом, словно величавая жрица, задавала ритм, дирижировала своими певчими.

* * *

До Рождества Христова пятьдесят пять (хлоп-хлоп в ладоши) Римляне Англию пришли завоевать.

Один ноль шестьдесят шесть (хлоп-хлоп) Битва при Гастингсе, Гарольд погиб.

Один два пятнадцать (хлоп-хлоп) Хартия Вольностей дарована нации.

Эта, последняя, строчка ей всегда нравилась — легко запоминалась из-за рифмы. «Один восемь пятьдесят четва (хлоп-хлоп) Разразилась Крымская война (хлоп-хлоп)» — именно так они всегда выговаривали, сколько бы мисс Мейсон их ни поправляла. И так декламация продолжалась вплоть до:

Один девять сорок (хлоп-хлоп) Битва за Британию. Один девять семьдесят четыре (хлоп-хлоп) Британия вступила в Общий рынок в Риме.

Мисс Мейсон выводила их из стародавней древности и возвращала в ту же точку, от Рима к Риму, назад к истокам. Таким образом, она устраивала для их умов разминку — добивалась податливости. Затем она начинала рассказывать истории о рыцарстве и славе, чуме и голоде, тирании и демократии; о королевской роскоши и достоинствах здравого индивидуализма; о святом Георге, небесном покровителе Англии, Арагона и Португалии, а также защитнике Генуи и Венеции; о сэре Фрэнсисе Дрейке и его героических плаваниях; о Боадицее и королеве Виктории; о местном сквайре, который побывал в крестовых походах, а теперь, обратившись в камень, покоится в приходской церкви подле своей жены, положив ноги на собаку. Они слушали, навострив уши, потому что если мисс Мейсон была ими довольна, в конце урока она опять переходила к декламациям — но уже иным. Нужно было по событию назвать дату; бывали вариации, импровизации и подковырки; слова увертывались и прятались, но класс отчаянно цеплялся за обрывок ритма. «Елизавета и Виктория» (хлоп-хлоп-хлоп-хлоп), и они отвечали «1558 и 1837» (хлоп-хлоп-хлоп-хлоп). Или (хлоп-хлоп) «Вулф в Квебеке» (хлоп), и надо было ответить (хлоп-хлоп) «1759» (хлоп). Или вместо подсказки «Пороховой заговор» (хлоп-хлоп) мисс Мейсон подсовывала «Гай Фокс — живым был взят» (хлоп-хлоп), и нужно было подобрать рифму. «Один шесть ноль пять» (хлоп-хлоп). Она таскала их туда-сюда по двум тысячелетиям, и история из упрямого, постепенного продвижения вперед превращалась в ряд ярких, стремящихся затмить друг друга моментов, в фасоль на черном бархате. Много времени спустя, когда в ее жизни произошло все, чему было предначертано произойти, Марта Кокрейн все еще слышала хлопки мисс Мейсон, когда встречала в книге какое-нибудь имя или дату. Бедный Нельсон в битве пал, Трафальгар 1805, Эдуард Восьмой расплатился за свое увлечение, 1936, отречение.

Джессика Джеймс, подруга и христианка, сидела сзади нее на истории. Джессика Джеймс, ханжа и предательница, сидела перед ней на Собрании. Марта была умная девочка, а следовательно, в Бога не верила. За утренней молитвой, крепко зажмурив глаза, она молилась не так, как все, а:

Потчуй кашей иже неси нам на всех,

Да сварится вымя твое,

Да убудет лекарствие твое,

Да будет школа твоя на Сене, там, где Орли.

Хлеб ваш не нужен — дождь нам взвесь,

И оставь вигвам, стог и чаши, якоже мы оставляем скворушкам кашки; И поведи нас в цирк Шеннона, но убавь насос плюгавого. Яко твои есть лекарство, лилии, сказка, Ныне, и присно, навеки век опрокинь.

Одна-две строчки, по ее мнению, не очень-то удались, но она над ними работала. Стишок не казался ей богохульным — ну разве что место насчет вымени. Кое-что она считала довольно-таки красивым: кусочек про лекарство, лилии и сказку почему-то всегда воскрешал в ее памяти «Девять штук фасоли вьющейся — круглые», которые Бог, если бы он существовал, почти непременно бы одобрил. Но Джессика Джеймс ее выдала. Нет, она поступила умнее: подстроила так, что Марта выдала сама себя. Однажды утром, по знаку Джессики, все вокруг Марты умолкли, и отчетливо послышался одинокий голос, торжественно призывающий взвесить дождь, оставить вигвам, стог и чаши и повести в цирк Шеннона; тут, открыв глаза, она уткнулась взглядом в шарнирные плечи, куриную грудь и горящие христианским гневом глаза мисс Мейсон, которая сидела на молитве с ее классом.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 75
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?