Садовник для дьявола - Оксана Обухова

– Мой муж Павел Алексеевич практически не вмешивается в обустройство сада, – с толикой гордости за лощеное «творение» напевала Катарина. – Мы с самого начала договорились: дом его вотчина, сад – мой. Вам нравится?

По совести сказать, Ананьеву понравилось то, что муж Катарины оказался человеком слова – обещал не трогать сад и выполнил. Хотя, наверное, наверняка… хотелось тут пройтись с мотыгой…

Денис скрестил пальцы на удачу, прослушал еще несколько куплетов от контральто и отправился с Ларисой знакомиться со своим временным убежищем: небольшим домиком у ворот, разделенным на две половины – жилая и рабочая. А попросту сарай для хранения рабочих инструментов.

– Раньше здесь жила семейная пара – Василий и Лида, – неторопливо поясняла горничная. – Они украинцы. Вася за садом присматривал, Лида за домом…

– А почему они уволились? – Он разглядывал комнатку с телевизором, электроплиткой, холодильником – все новое, чин чином. Двуспальная кушетка, на окне миленькие шторки, есть книжный шкаф…

– Они уволены, – строго поправила Лариса.

– За что?

Горничная сделала круглые глаза, втянула шею в плечи, изобразила – сие есть тайна, покрытая мраком.

Один из главных постулатов закона о домоводстве гласит: в самой прибранной квартире всегда найдется точка для приложения усилий. Данное правило подходит также садоводу. Процесс приложения усилий нескончаем.

Пару часов Ананьев провел в сторожке, обустраиваясь, разбирая инвентарь. Разложил его в привычном для себя порядке, кое-что подправил. Прошелся с граблями по саду. Часов с шести вечера занял наблюдательную позицию у въезда на территорию и приступил к прополке каменного бордюра подъездной автомобильной дорожки.

От гаража на спину падала приятная тень, крошечные сорняки едва пробивались меж гладких каменных валунов и вряд ли требовали такого внимания, но Денис трудолюбиво выковыривал из-под камней малейший корешок и сам себе казался девочкой, расписывающей стены в подъезде кумира любовными письменами. Он чувствовал себя фанатом от архитектуры – самоиронии хватало. Не хватало только фотографии Кузнецова, готовой вынырнуть из кармана комбинезона и отдаться под автограф.

Ананьев чувствовал себя вполне готовым броситься к автомобилю архитектора, подобострастно попросить черкнуть пару строк «на добрую память с любовью…».

Смешно. И даже наивно. По зрелом размышлении Денис не надеялся в первый же день познакомиться с обретенным кумиром, догадывался, что в принципе мог рассчитывать лишь на слабый кивок гениальной головы в сторону нового садовника…

Но все же, все же… Сидел у гаража на корточках, безропотно боролся с сорняками.

Когда через раскрытые автоматикой зеленые ворота медленно вполз сверкающий «мерседес» представительского класса – едва удержался от желания вытянуться в верноподданническую струнку.

Машина не доехала до гаража, остановилась, и из салона, с водительского места на плитки парко-вочного пятачка выскочил высокий рассерженный мужчина. Не заметив сгорбившегося над бордюром садовника, он подбежал к задней дверце, распахнул ее во всю ширь и, нырнув в салон почти до половины, долго там возился, вытаскивая из автомобиля заупрямившуюся худенькую девчонку.

– Серафима! – выкрикнул наконец. – Выходи немедленно и марш в свою комнату! – Встал возле раскрытой дверцы и, барабаня пальцами по ее стеклянной верхушке, с растяжкой произнес: – Ну? Я долго буду тебя ждать?

Со своего наблюдательного пункта Ананьев хорошо видел внутренности машины: на заднем сиденье, с демонстративной неторопливостью поправляя сбитую потасовкой одежду, сидела хмурая девушка-гот. Длинная челка вороньим крылом падала на густо подведенные глаза, узкая черная туника и брючки, больше похожие на колготки, почти сливались с кожей автомобильного сиденья. Девушка нарочито невозмутимо поправляла воротничок туники и не говорила ни слова.

– Ну как знаешь, – прошипел мужчина и рассерженной походкой заторопился к дому младших Кузнецовых.

Геннадий Алексеевич – мгновенно понял Денис. По фотографиям из Интернета Ананьев знал: два брата-архитектора похожи жутко – оба высокие брюнеты с широкими залысинами на умных лбах, «породистые», Павел Алексеевич позволял себе некоторую художественную небрежность в одежде, был чуть более худощав, Геннадий выделялся в любой толпе лоском и претенциозностью.

Девчонка получалась – дочь Геннадия Алексеевича.

…Серафима показала спине отца язык и невозмутимо выбралась из машины.

Захлопнула обе дверцы, немного постояла, глядя поверх автомобиля, и только тут заметила Ананьева.

Секунд десять водила по гигантской, выпрямившейся фигуре сердитыми глазами. Ананьев взгляда не отвел. Он хорошо знал подобный тип подростков-бунтарей, пугающих родителей намазанными черной помадой губами, перстнями в виде черепов и застольными беседами на загробную тематику. Денис лояльно относился ко многим молодежным субкультурам, подозревая в них больше позы, чем действительной идеологии. Не найдя в лице Ананьева ничего похожего на осуждение или вызов, шумно выдохнула:

– Ты кто? – перекинула через плечо прядь длинных иссиня-черных волос.

– Садовник. Новый. Денис, – членораздельно представился тот.

– Закурить есть?

– Здоровье берегу.

– И этот туда же, – вздохнула девушка и медленно, словно прикидывая, куда идти, направилась к крыльцу своего дома.

Ананьев покрутил головой – отцы и дети, неизживная проблема – и сел на корточки перед каменной грядкой. Днем Лариса мельком посвятила его в хитросплетения генеалогии кузнецовского рода: у кумира имелась пара близнецов, отъехавших повысить образование в Кембридже. Геннадий Алексеевич был женат на Елене вторым браком, от первой жены остался еще и сын Дмитрий, который сейчас обретается где-то за бугром, изучает экономику и обещает вскоре быть. Саму Елену Ананьев видел мельком – миниатюрная шатеночка за тридцать, личико милое, приветливое, возле шикарной Катарины смотрится как дичок, привитый к пышной чайной розе.

…В дом Серафима так и не поднялась. Вернулась к машине и стала обшаривать бардачок.

Сигареты ищет, догадался Денис. Откуда архитектор привез строптивую дочь – без сигарет, без сумочки, – оставалось только догадываться. Серафиме можно было дать и пятнадцать лет, и двадцать пять – боевая раскраска гота сильно искажала возраст, но на школьницу, загулявшую после продленки, она все же не тянула…

Ананьев уже пропалывал бордюр возле самых ворот, когда минут через сорок Серафима, все в том же похоронном прикиде, возникла вновь. Встала сбоку, Денис видел только тупые носики туфелек-балеток:

– Эй, как тебя… Дэн… пошли чай пить? – Ананьев неторопливо отложил в сторону маленькую тяпку, поднял голову к девушке.

– Пошли к бабуле чай пить, – более конкретно, нетерпеливо проговорила Сима. Ее тон – капризный, понукающий – не скрыл некоторого заискивания и готовности при отказе тут же послать к черту не только Ананьева, но и весь остальной мир.