Любви хрустальный колокольчик - Елена Ярилина

— Мишутка потерялся! Я вздрогнула:

— Где вы?

— Дома, то есть во дворе. Он пропал во дворе. Я разговаривала с соседкой, он играл рядом, повернулась — а его нет. Прошло уже полчаса, но его нигде нет, я все обегала!

— В чьем дворе — его или вашем? Катя знает?

— Так она же уехала позавчера. Двор их, не мой.

— Хорошо, сейчас возьму такси!

Слава богу, машина подвернулась тут же, через двадцать минут я была на месте. Заплаканная Валентина Николаевна показала место, где она разговаривала с соседкой: в метре от песочницы, в которой играл внук. Двор — это что-то новенькое, за последние три месяца внук уже дважды терялся. Первый — в «Детском мире», мать его искала полчаса. Второй — в цирке, там с ним были уже и мать и отец, тем не менее проказник улизнул, правда, нашелся минут через десять. А сейчас в своем же дворе! Но слишком уж долго его не было, в душу начал заползать страх. Нет, так нельзя, надо держать себя в руках. Валентина Николаевна, почувствовав мою тревогу, со слезами на глазах предложила вызвать милицию, но я предложила сначала расспросить детей.

— Но никого же нет.

Двор и в самом деле почему-то был пуст.

— Значит, пойдем по подъездам.

Только мы направились к ближайшему подъезду, как хлопнула соседняя дверь и появился Мишутка с яблоком в руке в сопровождении мальчика немного старше его. Валентина Николаевна схватилась за сердце, а я с суровым видом воззрилась на внука. Оказалось, что Мишутка ходил смотреть щенка, которого подарили новому приятелю. Что может быть естественней для ребенка, чем заинтересоваться таким чудом, как щенок? И какой ребенок вспомнит в такой момент о бабушке? Наш не вспомнил. Увидев нас, он с улыбкой подбежал и принялся взахлеб описывать впечатления. Ну и тут же, конечно, попросил точно такую же собачку. Надул губы, когда я ему отказала, и успокоился только тогда, когда Валентина Николаевна, души не чаявшая во внуке, пообещала поговорить с его матерью.

— В крайнем случае я сама буду его выгуливать, — смущенно посмотрела она на меня.

Я промолчала, ибо сильно сомневалась, что дочь решится на собаку. Катя не любит животных, особенно таких, с которыми много хлопот.

Отведя внука домой и убедившись, что благоухающая корвалолом сватья вполне оправилась от стресса, я оставила их, на прощание клятвенно пообещав ничего не говорить дочери.

Когда я подходила к троллейбусной остановке, кто-то преградил мне путь. Я машинально обошла незнакомца, у меня и мысли не возникло, что этот мужчина может иметь ко мне какое-то отношение. Но тут кто-то взял меня за локоть и развернул.

— Павел? Ты откуда здесь взялся? Как давно я тебя не видела!

Мы стояли в неудобном месте, на нас то и дело натыкались спешащие люди. Павел взял меня под руку и повел. Я послушно пошла, поймав себя на мысли, что вот так слепо и не рассуждая я всегда брела за ним, лишь бы он удосужился меня позвать. Вскоре мы оказались возле маленького кафе. Все так же молча, лишь улыбаясь краешком рта, как умел только он один, Павел пропустил меня, нашел свободный столик, отодвинул для меня стул и пошел к стойке. Я огляделась. Надо же, столько раз пробегала мимо, а кафе не замечала. Ну да, здесь же была пельменная. А ведь мы ходили сюда с Павлом лет десять или двенадцать назад! Столы здесь были грязные, стены покрывала темно-синяя жуткая краска, и отчаянно воняло хлоркой. А теперь — любо-дорого посмотреть! Словно попала в эдакую изящную бонбоньерку. Все очень мило, и пахнет кофе, ванилью. Павел вернулся с двумя пузатыми рюмками коньяку, почти тут же официантка принесла тарелочки с нарезанным лимоном и пирожными. О, да у Павла изменились вкусы! Неспешно смакуя коньяк, который всегда любила, я исподтишка разглядывала бывшего мужа. Те же резкие черты крупного красивого лица, жесткий прищур часто кажущихся синими глаз. Но я-то знала, что они серые… Седины нет, морщин вроде бы не прибавилось, но что-то новое появилось в нем, настороженность, что ли? Сколько мы не виделись с ним, года два?

— Хорошо выглядишь, и костюмчик тебе идет!

От неожиданности я вздрогнула. Комплименты он говорил нечасто, лучше бы и сейчас промолчал, настолько неуместными показались дежурные слова. Я задумалась, но, сообразив, что пауза затянулась, подняла глаза. Павел вертел в руках пустую рюмку. За это время он, видимо машинально, съел все пирожные, — неужели нервничает? Да быть такого не может! Наконец он прервал молчание, становившееся уже тягостным:

— Полагаю, ты живешь там же? Я завтра зайду. Не ожидая ответа, Павел встал, протянул деньги мигом подпорхнувшей официантке, и вот его уже нет, а я сижу словно дурочка с открытым от удивления ртом.

Я вернулась домой, разделась, повесила плащ и прошла на кухню. Включила чайник, достала из холодильника йогурт. Действовала я машинально, то и дело мысленно возвращаясь к тому моменту в кафе, когда Павел бросил меня, ничего не объяснив. Я снова и снова переживала унижение, раздражение, гнев. Сильнее всего гнев, увы, бессмысленный. Да и есть ли какой-нибудь смысл в том, что Павел говорит, делает, чувствует, если он вообще способен чувствовать? Над этим вопросом я немало билась в свое время, но он оказался мне не по зубам. Сколько ни силилась, никогда не могла понять, о чем муж думает, что для него важно, а что нет, что нравится или не нравится. Я не знала даже, как он ко мне относится, важна ли я для него, дорожит ли он мной, а ведь я была его женой. Родила ему двоих детей, заботилась о нем как умела, создавала уют, а самое главное — любила, любила до самозабвения. Точно так же он относился и к детям. Снисходительное равнодушие к дочери, подчеркнутое безразличие к сыну. Однажды я вздумала доказать ему, насколько для мужчины важен сын — продолжатель, наследник. Павел посмотрел на меня так, словно я ляпнула совершеннейшую глупость. Я почувствовала себя кукушкой, подкладывающей свое яйцо в чужое гнездо и застигнутой на месте преступления. Я не жалею, что так любила его, ведь это нормально для женщины — любить мужчину, мужа, отца своих детей. Любовь не торговля, не сделка: ты — мне, я — тебе, самое главное — любить самой. Но вот его бесстрастность, равнодушие, полная закрытость, его насмешки… В начале наших отношений меня это пленяло, казалось таким загадочным, таким романтичным. Но как же потом это стало меня бесить! Я прошла все стадии: от растерянности до откровенного бешенства. Пыталась тоже быть ироничной, язвила, лишь бы пробиться сквозь стену его отчуждения. Нет, я не сдалась без боя, без многочисленных боев, пыталась, как принято сейчас говорить, спасти свой брак. Но все было напрасно, мои стрелы не попадали в него. И тогда я выбросила белый флаг — потребовала развод и быстро получила его, причем без всяких комментариев. Зачем он женился на мне? После развода Павел появлялся раз в месяц, приносил деньги, выслушивал, если я или дети что-то говорили ему. Коротко отвечал, если просили его совета, но сам никогда ничем не интересовался и ничего не рассказывал о себе. Как-то я полюбопытствовала, есть ли у него другая женщина и не собирается ли он жениться, он ничего не ответил. Больше я таких попыток не предпринимала. Сумма, которую он приносил, была вполне приличной, незначительно варьировала из месяца в месяц, не знаю, от чего это зависело. Мне было любопытно, изменится ли эта сумма, когда Катюшке исполнится восемнадцать. Он пришел как раз в день ее рождения. Как всегда, с насмешливой улыбкой оглядел дочь: нарядную, суетящуюся, возбужденно что-то щебечущую, протянул ей букет тяжелых, пышных роз и футляр с золотым кулоном на цепочке. Катька тут же бросилась к зеркалу и нацепила украшение. Павел позволил один раз чмокнуть себя в щеку, но тут же отстранился. Протянул мне конверт с деньгами, посмотрел вопросительно. Я заглянула внутрь, прикинула: сумма та же. Я зарабатывала тогда немного, подросшие дети требовали больших расходов, слегка поколебавшись, я приняла деньги как должное. Через два с небольшим года уже Котьке исполнялось восемнадцать. На день его рождения Павел не явился — не хотел, не мог? Не знаю. Пришел через неделю, отдал Котьке не подарок, просто деньги, благодарности ждать не стал и протянул мне неизменный конверт. Я отступила на шаг и отрицательно покачала головой. Павел положил конверт на стол, внимательно посмотрел на меня и сказал: