Третий сын - Алексей Владимирович Егоров

не задумывался о том, чтобы оставить плоть себе?

Моро через силу улыбнулся.

— На что она мне? Не хочу превращаться в желанную добычу для всех. Это совсем не та свобода, о которой я мечтаю.

— Возможно, у тебя и выбора-то нет, — приглушенно сказала Музи.

— Что это значит?

— Коловиты не могли тебя освободить, ни один Муз на это не способен. Даже у пайгамбаров нет такой власти. Получается, на то была воля самого творца Музерату. Но убедиться в этом можно единственным способом.

Моро посмотрел на нее с недоверием. На этот раз прекрасные уста были на удивление многословны.

— Так вот зачем ты здесь, — криво усмехнулся пленник. — Я уже видел такие глаза и слышал подобные речи. От коловитов, которые меня сюда послали. Что же предложишь мне ты, красавица Музи?

— Не я. — Ее лицо вновь стало непроницаемым. — Музерату. Если он действительно тебя выбрал, то подарит силу. И власть. Я знаю лишь одного кетмена, который такого удостоился. Возможно, ты станешь вторым.

— Неожиданно, — покачал головой Моро. — Из преступника, почти каула, в избранники Музерату? Второго из существующих? Наверное, я должен быть счастлив. Одного не понимаю, тебе-то это зачем?

Ее большие глаза смотрели на него с вызовом.

— Лучше быть второй при избраннике, чем затеряться среди подобных. Для Зарко Шак Одао я одна из многих, безликая Музи. А он ведь даже не третий в роду. Я служу не Зарко, а Музерату, который прежде не выбирал одного из нас. Возможно, мы с тобой единственные, кто смог распознать волю творца. Точнее, я распознала. И теперь хочу получить заслуженную награду.

— Понятия не имею, кто такой Зарко Шак Одао, и о какой службе идет речь. Однако ясно, что у прекрасной Музи на меня планы. Если не в каулы и шахты, то куда?

— Прочь из Узерхау, на новую землю. В новое будущее. Но прежде я должна убедиться, что не ошиблась. Что ты — тот самый.

— И как ты в этом убедишься?

— Ты вкусишь плоть Музерату.

Моро недоверчиво сощурился.

— Что это значит?

— Я поднесу тебе чашу. Внутри будет то, зачем ты сюда пожаловал. Выпьешь содержимое, а потом вознесешь молитву нашему милостивому богу, и не одну. Если Музерату тебя признает, я это почувствую и помогу отсюда убраться. Мы уйдем вместе, ведь мизериты не простят мне предательства.

— А если он меня не признает?

— Тогда твоя судьба мне неведома, — пожала плечами Музи. — Да я ее и не узнаю. Чтобы спастись, мне придется избавиться от тела. В этих темницах часто пропадают узники, жерла наших печей достаточно широки.

Моро нахмурился. Он думал долго, и судьба каула уже не казалась ему такой страшной. В шахтах может случиться всякое — пока есть жизнь, есть надежда. Сделка с Музи выглядела опаснее. И безнадежнее.

— Если я соглашусь, — наконец решился Моро, — если переживу твою чашу, покину эту камеру и Узерхау, затеряюсь от гнева Музов… Смогу ли я получить истинную свободу?

Она не ответила.

Хэлкан Зарко Шак Одао стоял на вершине обугленной башни и смотрел вдаль, на вьюжное Кетменское море. Пронизывающий ветер его не тревожил: белокожий кетмен был укрыт шерстяным плащом, да и привык он к холоду. Зарко провел здесь достаточно времени, чтобы к нему привыкнуть.

Рядом с ним, прямо из снежного марева, возникла фигура. Прибывший также был в теплом плаще с капюшоном. Он не показывал лица, но не из утайки — боялся обморожения.

— Приветствую тебя, хэлкан Зарко, благословенный избранник милостивого творца Музерату, да прояснится нам его воля…

— Прекрати, — небрежно одернул его Зарко. — Избавь меня от этих словес! Музерату не терпит льстецов, я тоже. Тебе об этом известно. Говори прямо, зачем пришел, Нохто Муз.

— Сегодня они уплыли.

— Знаю. Это все?

— Милостивый творец Музерату не послал нам откровения. Никому. Ты же приказал их отпустить. Музы не смеют тебе указывать, но… Скажи, почему? Пайтэн поступила чудовищно.

— Я действительно должен сказать? — ледяной ветер уносил слова Зарко, но безликий Муз чувствовал их на собственной коже.

— Нет.

— Тогда передай остальным, что их милостивый творец выразителен всегда, даже если молчит. Особенно если молчит. Накажи им, пусть истово молятся и просят прощения. Похоже, мы перестали понимать нашего бога.

— Слушаюсь, — глубоко поклонился Муз.

— И еще, Нохто, — окликнул его Зарко, когда темная фигура уже отступила за снежную пелену. — Прикажи разделить священную плоть на несколько частей. А потом предложи ее другим храмам. Начни с мифритов, музритов и коловитов. За каждую долю поставь такую цену, что в здравом уме не заплатить. Пока не отдадут золото, не показывай им ничего, пусть все сосуды будут наглухо закрыты. Если южане не поверят в милость творца, они ее не заслужили.

— Одумайся, Зарко! — донеслось из белой пустоты. — Если ты ошибаешься…

— Если я ошибаюсь, меня покарает сам Музерату, — перебил Зарко, — но нынче он молчит.

3

— Лари, не убегай далеко! Кетэн скоро закончит, вместе пойдете за ягодами!

Она была младшей дочерью в семье воина — звеньевого арзата, самой желанной и любимой. Мать понесла ее уже в зрелом возрасте, удачно разродилась и считала девочку настоящим подарком милостивого творца Музерату. «Подарку» было дозволено многое — гораздо больше, чем ее братьям и сестрам. В семь лет Лари вела беззаботную жизнь и могла сама выбирать себе обязанности. Больше всего она любила гулять в лесу, собирать грибы, ягоды и целебные травы. Наблюдать за животными, которые так ловко скрывались в зеленой опушке, угадывать голоса птиц среди крон. В этот раз она тоже собиралась пойти в лес, но мать задержала. Местные сауры видели в округе ночных охотников. Дикие кетмены не угрожали земледельцам, но о них ходило множество суеверий, особенно связанных с детьми. Поэтому савра Майхэн настояла, чтобы любимую дочь сопровождала старшая сестра. Лари не возражала, она была послушной девочкой.

День выдался пасмурным и ветреным. Пушистые лапы сосен размеренно колыхались, накатывая на околицу зелеными волнами. Дом звеньевого стоял на