Аспид - Кристина Старк

«Хью Стаффорд намерен открыть шесть новых казино в новом году».

«Джована Стаффорд о жизни, детях и планах на будущее».

«Семнадцатилетний Десмонд Стаффорд арестован после драки в клубе и отпущен под залог».

«Дэмиен Стаффорд помпезно отпраздновал шестнадцатилетие в принадлежащем его семье ночном клубе».

«Диагностированный у Хью Стаффорда рак вошел в ремиссию».

«Джована Стаффорд баллотируется в городской совет».

«Иезуитская школа для мальчиков Гонзага-колледж осчастливлена тем, что Тайлер Стаффорд станет их учеником».

Мои пальцы дрожали, когда я добралась до фотографий. Мне с ранних лет твердили, что Стаффорды – бесы, и я представляла их себе такими же, как на старинных картинах: краснокожими и желтоглазыми с рогами и раздвоенными языками. А оказалось, что они выглядят как обычные люди – такие же, как и я. У них у всех были запоминающиеся лица с благородными лбами и высокими скулами, темные волосы, синие глаза, надменные губы. На одном фото (подпись: «Хью Стаффорд») какой-то представительный мужчина садился в огромный тонированный внедорожник. На другом была запечатлена красивая темноволосая женщина в солнечных очках с дымчатыми стеклами и в черном шелковом костюме (подпись: «Джована Стаффорд»). Она шла по улице в сопровождении своего бодигарда[2], который был в четыре раза больше нее самой и напоминал по комплекции рекордсмена-тяжеловеса.

На третьем снимке я увидела мальчика примерно такого же возраста, как и я (подпись: «Тайлер Стаффорд») в бордовом свитере с эмблемой какой-то школы на груди. Он смеялся, запустив руку в волосы. Фото явно сделали на школьном пикнике: в кадр с Тайлером попал локоть сидящего рядом мальчишки в таком же бордовом свитере и еще отблески костра, возле которого они жарили маршмеллоу.

– Кристи под кроватью! – гаркнул Майкл, распахивая дверь в комнату. Я от неожиданности треснулась головой о кроватную раму, шепотом выругалась и захлопнула чемодан.

– Мы уже полчаса как не играем, а ты все там сидишь. Зачем?

– Чтоб ты спросил, болван!

Невозможно было заснуть в ту ночь. Стоило закрыть глаза, и я снова видела лица Стаффордов – лица обычных людей, и вовсе не монстров с клыками и змеиной кожей. Почему-то в это было поверить сложнее всего: в то, что они – такие же люди, как и мы.

Мне ужасно хотелось посмотреть на них снова. Через пару дней я выбрала подходящий момент и вернулась в комнату снова заглянуть в чемоданчик. Но на этот раз он был закрыт на кодовый замок, а подобрать код я так и не смогла.

* * *

Год спустя, когда мне стукнуло тринадцать, я узнала о Стаффордах больше. Рейчел решила, что я подросла достаточно и пришло время рассказать мне.

Невозможно вообразить семейство, более непохожее на нас, чем Стаффорды. Мы были словно свет и тьма, хрусталь и уголь, чистота и порок. Стаффордам принадлежал крупный игорный бизнес, сеть ночных клубов и несколько больших концертных площадок. Они занимались организацией концертов, причем в основном это была «музыка дьявола»: та, где не поют, а скорее орут; где инструменты исторгают такие звуки, словно их пытают; где гитары разбивают об пол в экстазе, а свет выключают, чтобы демоны разврата могли подобраться к людям поближе.

Стаффорды мелькали в соцсетях, водили дружбу с известными политиками и музыкантами и «заворачивали грех в такие красивые фантики, что всем только и хотелось вкусить его», как говорила Рейчел, качая головой. В их казино захаживал сам дьявол, в их клубах подсаживались на наркотики и расставались с девственностью, на их концертных площадках одержимые бесами музыканты оскорбляли Бога и воспевали Тьму.

Детьми Сатаны – вот кем были Стаффорды. И они прекрасно знали, кто стоит у них на пути к тотальной власти над городом: моя семья. Они подбирались к нам, они плели интриги, они убивали нас и похищали нас, лишь бы казино оставались открыты и музыка, угодная дьяволу, продолжала звучать.

Только вот сдаваться чертям просто так МакАлистеры не собирались: святой – не значит беззащитный, а набожный – не значит покорный.

Вот почему у моего клана столько оружия: и у отца, и у его братьев, и у моих кузенов. Я точно знаю, что если пересчитать все оружие, которое есть у моей семьи, то хватит на вооружение небольшой армии. Даже у тихой, богобоязненной Рейчел в сумочке всегда лежит заряженный Ruger. Вот почему владения клана окружены по периметру забором, электричеством и камерами. Вот почему все наши машины бронированы, а водители тоже вооружены. Почему братья выглядят расслабленными только в стенах нашего дома, а стоит нам выйти за его пределы – то и дело накидывают капюшоны на голову, а в машине вечно таращатся в зеркало заднего вида. Вот почему меня научили никогда не стоять напротив окон и не выходить из дому без сопровождения. Вот почему Майкл и Сет так хорошо владеют оружием, да и меня с тринадцати лет регулярно водят на уроки по боевой стрельбе.

Потому что мы, МакАлистеры, – воины большой битвы между светом и тьмой. Это мы однажды низвергнем Стаффордов, которые и есть тьма.

С пятнадцати лет я училась в частном пансионе имени Святой Агаты. В самой строгой и закрытой католической школе для девочек. «Совершенно особенное заведение», – удовлетворенно отзывался о нем отец. Пансион походил на тюрьму и этим особенно нравился родителям. Территорию окружала стена, через которую можно было перелезть только с альпинистским снаряжением; мимо секьюрити-контроля на въезде не проскользнула бы и мышь, а еще всюду повесили камеры – буквально везде. Укрыться от них можно было, наверно, только в туалете, да и то не уверена на сто процентов, что там их не было. В общем, идеальное место для тех девочек, за которыми нужен глаз да глаз. И стоит упомянуть комендантш – пронырливых старух с всевидящими глазами: они словно читали наши мысли и пресекали любые шалости раньше, чем мы о них помыслили.

Меня забирали домой только на выходные; остальные пять дней я должна была проводить уткнувшись лицом в учебники, либо за чтением Библии, либо за рукоделием. Отец считал, что и то, и другое, и третье благотворно влияет на девочек. Мои волосы к пятнадцатилетию понемногу сменили цвет: превратились из светло-рыжего в благородный золотистый блонд. И даже это, по мнению отца, случилось только благодаря чтению Писания.

Учебники меня не слишком увлекали, Библию я и так знала наизусть, а рукоделие просто ненавидела, поэтому первые несколько месяцев в пансионе чуть не сгрызла все ногти от скуки.

А потом ко мне пришло спасение в образе моей соседки по комнате. Маккензи опережала меня на два класса. Однажды глубокой ночью она растолкала меня и спросила, сверкнув в темноте фонариком: «Эй, мелюзга, оттянуться хочешь?»

Босиком, в одних пижамах, мы тихонько прошмыгнули в другой конец коридора. Маккензи открыла одну из дверей, и мы пробрались в тускло освещенную спальню, где на сдвинутых кроватях сидели и играли в карты пять других девчонок. Все старшеклассницы, из класса Маккензи, как я потом узнала. Они передавали по кругу бутылку с черной этикеткой и бесшумно хихикали. Всем было ужасно весело, но при этом в комнате стояла мертвая тишина. До сих пор помню свое изумление: я словно смотрела немое кино. Девчонки общались, читая слова по губам и жестикулируя. Чего только не придумаешь, лишь бы не попасться.