Лицо неприкосновенное - Владимир Войнович

При его появлении толпа расступилась, образовав между ним илетчиком живой коридор. По этому коридору председатель довольно твердойпоходкой прошел к летчику и издалека протянул ему руку.

– Голубев Иван Тимофеевич, председатель колхоза, – четконазвал он себя, стараясь дышать на всякий случай в сторону.

– Лейтенант Мелешко, – представился летчик.

Председателя несколько смутило, что представитель ВысшейИнспекции такой молодой и в таком скромном чине, но он виду не подал и сказал:

– Очень приятно. Чем могу служить?

– Да я и сам не знаю, – сказал летчик. – У меня маслопроводлопнул и мотор заклинило. Пришлось вот сесть на вынужденную.

– По заданию? – уточнил председатель.

– Какое задание? – сказал летчик. – Я вам говорю – на вынужденную.Мотор заклинило.

«Давай, давай, заливай больше», – подумал про себя ИванТимофеевич, а вслух сказал:

– Если чего с мотором, так это можно помочь. Степан, –обратился он к Лукову, – ты бы пошуровал, чего там такое. Он у нас на трактореработает, – объяснил он летчику. – Любую машину разберет и опять соберет.

– Ломать – не строить, – подтвердил Луков и, достав избокового кармана своей промасленной куртки разводной гаечный ключ, решительнодвинулся к самолету.

– Э-э, не надо, – поспешно остановил его летчик. – Это нетрактор, а летательный аппарат.

– Разницы нет, – все еще надеялся Луков. – Что там гайки,что здесь. В одну сторону крутишь – закручиваешь, в другу сторону крутишь –откручиваешь.

– Вам надо было не здесь садиться, – сказал председатель, –а возле Старо-Клюквина. Там и МТС и МТМ – враз бы все починили.

– Когда садишься на вынужденную, – терпеливо объясниллетчик, – выбирать не приходится. Увидел – поле не засеяно, и прижался.

– Травопольной системы придерживаемся, потому и не засеяно,– сказал председатель, оправдываясь. – Может, хотите осмотреть поля илипроверить документацию? Прошу в контору.

– Да зачем мне ваша контора! – рассердился летчик, видя, чтопредседатель к чему-то клонит, а к чему – непонятно. – Хотя подождите. Вконторе телефон есть? Мне позвонить надо.

– Чего ж сразу звонить? – обиделся Голубев. – Вы бы спервапосмотрели, что к чему, с народом бы поговорили.

– Послушайте, – взмолился летчик, – что вы мне головуморочите? Зачем мне говорить с народом? Мне с начальством поговорить надо.

«Во какой разговор пошел, – отметил про себя Голубев. – На«вы» и без матюгов. И с народом говорить не хочет, а прямо с начальством».

– Дело ваше, – сказал он обреченно. – Только я думаю, снародом поговорить никогда не мешает. Народ, он все видит и все знает. Кто сюдаприезжал и кто чего говорил, и кто кулаком стучал по столу. А чего тамговорить! – Он махнул рукой и пригласил к себе в двуколку: – Садитесь, отвезу.Звоните сколько хотите.

Колхозники снова расступились. Голубев услужливо подсадиллетчика в двуколку, потом взгромоздился сам. При этом рессора с его стороны доотказа прогнулась.

Дежурный по части капитан Завгородний в расстегнутойгимнастерке и давно не чищенных, покрывшихся толстым слоем пыли сапогах,изнывая от жары, сидел на крыльце штаба и наблюдал за тем, что происходилоперед входом в казарму, где размещалась комендантская рота.

А происходило там вот что. Красноармеец последнего годаслужбы Иван Чонкин, маленький, кривоногий, в сбившейся под ремнем гимнастерке,в пилотке, надвинутой на большие красные уши, и в сползающих обмотках, стоялнавытяжку перед старшиной роты Песковым и испуганно глядел на него воспаленнымиот солнца глазами.

Старшина, упитанный розовощекий блондин, сидел, развалясь,на скамеечке из некрашеных досок и, положив ногу на ногу, покуривал папироску.

– Ложись! – негромко, словно бы нехотя скомандовал старшина,и Чонкин послушно рухнул на землю.

– Отставить! – Чонкин вскочил на ноги. – Ложись! Отставить!Ложись! Товарищ капитан, – крикнул старшина Завгороднему. – Вы не скажете,сколько там на ваших золотых?

Капитан посмотрел на свои большие часы Кировского завода (незолотые, конечно, старшина пошутил) и лениво ответил:

– Половина одиннадцатого.

– Такая рань, – посетовал старшина, – а жара уже, хотьпомирай. – Он повернулся к Чонкину: – Отставить! Ложись! Отставить!

На крыльцо вышел дневальный Алимов.

– Товарищ старшина, – закричал он, – вас к телефону!

– Кто? – спросил старшина, недовольно оглядываясь.

– Не знаю, товарищ старшина. Голос такой хриплый, будтопростуженный.

– Спроси – кто?

Дневальный скрылся в дверях, старшина повернулся к Чонкину:

– Ложись! Отставить! Ложись!

Дневальный вернулся, подошел к скамейке и, с участием глядяна распластанного в пыли Чонкина, доложил:

– Товарищ старшина, из бани звонят. Спрашивают: мыло сами будетеполучать или пришлете кого?

– Ты же видишь, я занят, – сдерживаясь, сказал старшина. –Скажи Трофимовичу – пусть получит. – И снова к Чонкину: – Отставить! Ложись!Отставить! Ложись! Отставить!

– Слышь, старшина, – полюбопытствовал Завгородний. – А зачто ты его?

– Да он, товарищ капитан, разгильдяй, – охотно объяснилстаршина и снова положил Чонкина. – Ложись! Службу уже кончает, априветствовать не научился. Отставить! Вместо того, чтоб как положено честьотдавать, пальцы растопыренные к уху приставит и идет не строевым шагом, а какна прогулочке. Ложись! – Старшина достал из кармана платок и вытер вспотевшуюшею. – Устанешь с ними, товарищ капитан. Возишься, воспитываешь, нервы тратишь,а толку чуть. Отставить!

– А ты его мимо столба погоняй, – предложил капитан. – Пустьпройдет десять раз строевым шагом туда и обратно и поприветствует.

– Это можно, – сказал старшина и заплевал папироску. – Этовы правильно, товарищ капитан, говорите. Чонкин, ты слышал, что сказал капитан?

Чонкин стоял перед ним, тяжело дыша, и ничего не отвечал.

– А вид какой! Весь в пыли, лицо грязное, не боец, а однонедоразумение. Десять раз туда и сюда, равнение на столб, шагом… – старшинавыдержал паузу, – марш!