Эпидемия. Настоящая и страшная история распространения вируса Эбола - Ричард Престон

Элгонский лес возвышался вокруг их лагеря – паутина изогнутых африканских олив, увитых мхом и лианами, усеянных черными плодами, ядовитыми для человека. Они слышали возню кормящихся на деревьях обезьян, жужжание насекомых, время от времени раздавался негромкий ухающий крик обезьяны. Это были колобусы, и иногда один из них спускался с дерева и пробегал через лужайку возле палатки, наблюдая за людьми внимательными, умными глазами. Стаи оливковых голубей срывались с деревьев и стремительно, с ужасающей скоростью летели к земле. Такова их стратегия спасения от луневых ястребов, которые пикируют на них и в полете разрывают на части. Здесь росли камфорные деревья, тиковые деревья, африканские кедры и африканские сливы, а кое-где над лесным пологом поднимались темно-зеленые облака листьев. Это были кроны деревьев подокарпуса, или подо, самых больших деревьев в Африке, почти не уступающих размерами калифорнийским секвойям. Тысячи слонов жили тогда на горе, и было слышно, как они двигались по лесу, издавая трескучие звуки, когда они сдирали кору и ломали ветви с деревьев.

После полудня, как обычно бывает на горе Элгон, мог пойти дождь, и Моне с подругой могли остаться в палатке, а может быть, заниматься любовью, пока гроза колотила по полотну. Стемнело, дождь пошел на убыль. Они развели костер и приготовили еду. Был канун Нового года. Возможно, они праздновали, пили шампанское. Облака рассеялись бы через несколько часов, как это обычно бывает, и вулкан возник бы черной тенью под Млечным Путем. Может быть, Моне стоял на траве в полночь и смотрел на звезды – голова его была запрокинута назад, а ноги едва держали из-за выпитого шампанского.

В новогоднее утро, вскоре после завтрака – холодное утро, температура воздуха под сорок по Фаренгейту, трава мокрая и холодная – они поднялись на гору по глинистой дороге и остановились в небольшой долине под пещерой Китум. Они поднимались вверх по долине, следуя за слоновьими тропами, которые извивались вдоль небольшого ручья, протекавшего между оливковыми деревьями и лужайками, заросшими травой. Они высматривали в лесу африканских буйволов, встреча с которыми может быть опасна. Вход в пещеру был у края долины, и через ее устье водопадом лилась вода. Слоновьи тропы соединялись у входа и вели внутрь. Моне и его подруга провели там весь Новый год. Вероятно, шел дождь, и поэтому они могли просидеть у входа несколько часов, пока поток не превратился в маленький ручей, стекающий подобно вуали. Осматривая долину, они следили за слонами и видели скальных даманов – мохнатых зверьков размером с сурка, бегающих вверх и вниз по валунам у входа в пещеру.

По ночам стада слонов идут в пещеру Китум, чтобы добыть минералы и соли. На равнинах слонам легко найти соль в ортштейнах и пересохших водоемах, но в тропическом лесу соль – драгоценная вещь. Пещера достаточно большая, чтобы вместить до 70 слонов одновременно. Они проводят ночь в пещере, дремлют стоя или с помощью бивней добывают камень. Они выковыривают и выдалбливают камни из стен, жуют их и глотают измельченные обломки. Слоновий помет вокруг пещеры полон каменной крошки.

У Моне и его подруги был фонарик, и они вошли в пещеру, чтобы посмотреть, куда она ведет. Вход в пещеру огромен – 55 ярдов в ширину – и после входа она становится еще шире. Они, поднимая клубы пыли, прошли по площадке, покрытой сухим слоновьим навозом. Свет стал слабее, а из пола пещеры вырос ряд полок, покрытых зеленой слизью. Это было гуано летучих мышей, переваренные остатки растительной пищи, выделяемые колонией крыланов на потолке.

Крыланы с шумом вылетали из нор и мелькали в свете фонарика, петляя вокруг голов и издавая пронзительные крики. Свет беспокоил их, и их просыпалось все больше. Сотни глаз, похожих на красные драгоценные камни, смотрели с потолка пещеры. Волны звука прокатывались по потолку и эхом отдавались взад и вперед – сухой, скрипучий звук, словно множество маленьких дверей открывалось на несмазанных петлях. И тут они увидели самое удивительное в пещере Китум. Пещера – это окаменевший тропический лес. Из стен и потолка торчали минерализованные бревна. Это были стволы деревьев тропического леса, превратившихся в камень, – тиковые деревья, деревья подо, вечнозеленые растения. Извержение вулкана Элгон около около 7 млн лет назад похоронило дождевой лес в пепле, и бревна превратились в опал и кремнистый сланец. Бревна были окружены кристаллами, белыми минеральными иглами, росшими из скалы. Острые, как шприцы для подкожных инъекций, кристаллы блестели в лучах фонарей.

Моне и его подруга бродили по пещере, освещая фонарями окаменевший тропический лес. Может быть, он провел рукой по окаменелым деревьям и уколол палец о кристалл? Они нашли окаменевшие кости древних гиппопотамов и предков слонов. Среди бревен в паутине висели пауки, поедавшие мотыльков и насекомых.

Они подошли к пологому подъему, где главный зал расширялся более чем на сотню ярдов в поперечнике – больше, чем длина футбольного поля. Они нашли расщелину и посветили фонариками вниз, на дно. Там было что-то странное – масса серого и коричневатого вещества. Это были мумифицированные трупы слонят. Когда слоны ходят по пещере ночью, они ориентируются на ощупь, прощупывая пол перед собой кончиками хоботов. Маленькие слонята иногда падают в расщелину.

Моне и его подруга углубились в пещеру, спускаясь по склону, пока не подошли к колонне, которая, казалось, поддерживала крышу. Столб был испещрен отметинами и бороздками – следами слоновьих бивней. Если слоны продолжат копать у основания столба, он может в конце концов рухнуть, обрушив вместе с ним крышу пещеры Китум. В глубине пещеры они обнаружили еще одну колонну, сломанную. Над ней висела бархатистая масса летучих мышей, которые запачкали столб черным гуано – совсем не таким, как зеленая слизь у входа в пещеру. Эти летучие мыши были насекомоядными, а гуано представляло собой массу из переваренных насекомых. Возможно, Моне сунул руку в эту грязь.

Подруга Моне после той поездки на гору Элгон на несколько лет скрылась из виду. Затем она неожиданно обнаружилась в баре в Момбасе, где работала проституткой. Кенийский врач, расследовавший дело Моне, как раз пил пиво в баре и завел с ней праздный разговор, упомянув имя Моне. Он был ошеломлен, когда она сказала: «Я знаю об этом. Я родом из Западной Кении. Это я была той женщиной с Шарлем Моне». Он не поверил ей, но она рассказала ему достаточно подробностей, чтобы он убедился, что она говорит правду. После той встречи в баре она исчезла, затерявшись в дебрях Момбасы, и к нашему времени, вероятно, умерла от СПИДа.

Шарль Моне вернулся на работу в насосную на сахарном заводе. Каждый день он шел на работу через выжженные тростниковые поля, наверняка любуясь видом горы Элгон, и когда гора была скрыта облаками, возможно, он все еще чувствовал ее притяжение, словно гравитацию невидимой планеты. Тем временем внутри Моне что-то копировало само себя. Некая форма жизни сделала Шарля Моне своим носителем и теперь размножалась.

Головная боль начинается, как правило, на седьмой день после контакта с возбудителем. На седьмой день после своего новогоднего визита в пещеру Китум – 8 января 1980 года – Моне почувствовал пульсирующую боль за глазными яблоками. Он решил не ходить на работу и лег спать в своем бунгало. Головная боль усилилась. Его глазные яблоки болели, а затем начали болеть виски, боль, казалось, кружилась в его голове. Аспирин не мог снять боль, а потом у него сильно заболела спина. Его экономка Джонни все еще была на рождественских каникулах, и он недавно нанял временную экономку. Она пыталась помочь ему, но не знала, что нужно делать. Затем, на третий день после появления головной боли, он почувствовал тошноту, у него поднялась температура, и его начало рвать. Рвота усиливалась и превратилась в сухие спазмы. Одновременно с этим он стал странно пассивным. Его лицо утратило все признаки жизни и превратилось в невыразительную маску с неподвижными, парализованными и пристально глядящими глазами. Веки слегка обвисли, что придавало ему характерный вид, словно глаза вылезали из орбит и были полузакрыты одновременно. Сами глазные яблоки, казалось, застыли в глазницах и стали ярко-красными. Кожа его лица стала желтоватой, с блестящими звездообразными красными крапинками. Он стал похож на зомби. Его внешность испугала временную экономку. Она не понимала, почему этот человек так изменился. Его личность изменилась. Он стал угрюмым, обидчивым, злобным, и память его, казалось, улетучилась. Бреда у него не было. Он мог отвечать на вопросы, хотя создавалось впечатление, что он не знает, где именно находится.