Принцесса из собачьей будки - Елизавета Ланская

И только взглянула, как вопль ужаса вырвался из груди. Теперь предмет, увеличенный стеклами очков, взятый в руки, предстал перед женщиной во всей своей противности. Пульсирующее нечто с прожилками и чем-то алым, стекающим с краев, как ни в чем не бывало, продолжало стучать. Только теперь звуки эти были громче. Страшнее. Не в силах оторваться от находки, завороженная и испуганная, Алевтина Викторовна смотрела и смотрела. Где-то она уже видела нечто похожее.

Копаясь старательно в сундуках памяти, сдувая с них пыль времен, женщина пыталась дать имя этому найденному «нечто». «Точно! Я видела такое на анатомии, когда училась в медицинском!». Догадка порадовала, но тут же довольное выражение на лице сменилось гримасой ужаса. Теперь-то она поняла что держит в руках, — это сердце. Настоящее человеческое сердце, причем, живое до сих пор. Как же оно так может стучать? Вот уж что-что, но биться сердце вне человеческого тела, — Алевтина Викторовна и сейчас помнит очень хорошо, — может некоторое время только при достаточном количестве кислорода. А где же тут кислород-то? Сплошной дым — так сильно было накурено. Давно уж известно хозяйке дома, что старший внук Костя курит и среднего подсадил. Сколько не била их — все без толку, только еще крепче дымят! Только не о том она заботится — откуда человеческий орган в доме? Неужто расчлененкой занялись?! Этого не хватало еще для полного дурдома! Однако рассердиться в полную силу женщина не успела, потому что под мерные «тук-тук» бросила взгляд на собственную грудь. А там зияла огромная черная дыра. Пустое место. Руки задрожали, сердце выпало, ударилось о пол и застучало сильно-сильно.

С криком проснулась Алевтина Викторовна вся в холодном поту. Косынка сбилась, седые волосы запутались. Бешено колотилось сердце в груди, вовсе не вынутое. Бессовестно громко колотили в дверь дома. Матерясь на ходу и одновременно причитая, женщина пошла открывать. «Вот так стуки! Ироды! Спать не дают нормальным людям!». Язык от только что увиденного кошмара немного заплетался, так что в повторяемой фразе слышалось не то «стуки», не то «суки». В общем-то, большой роли это не играло, потому что, когда хозяйка приблизилась к двери, такой отборной бранью окатила пришедшего, словно помоями из ведра, что любой бы сбежал без оглядки. Но только не ночная гостья! В ответ на ругательства бабушки откликнулся детский голосок.

— Бабуля, это я, Оксана. Открой, пожалуйста, пусти переночевать.

Скрипнул засов, брякнул замок. Дверь открылась. Не решаясь переступить через порог, девочка ждала, что Алевтина Викторовна примется ругаться, а может и драться от злости, что ее разбудили. Но та лишь поморщилась, почмокала губами и, не сказав ни слова, отступила. Хотелось ей сказать, мол, приперлась, малахольная, да вспомнился недавний кошмарный сон, в котором сердце из груди выскочило. Сон как в руку. Не бессердечная она все же — пустит девочку, а завтра разберется.

Как только солнечные лучи запрыгали на подоконнике комнаты, в которой, подперев ладонью щечку, спала Оксана, голос Алевтины Викторовны продребезжал о том, что спать с нее хватит, пусть встает и принимается за дела. Делами оказались мытье посуды со стиркой и кормлением собак. Больше всего из этого маленькой Оксане не нравилось стирать — неприятно было елозить бабушкиными панталонами и сорочками по стиральной доске, от которых девочку воротило, так что она всеми силами сдерживала рвоту.

Зато она очень любила возиться с собаками. Они так приветливо виляли хвостами, так звонко заливались лаем, что улыбка сама собой расцветала на лице. Приглянулась девочке Найда — большая собака с пушистой шерстью и выразительными глазами, словно человеческими. Оксана не разбиралась еще в породах собак, но понимала и так, что Найда — самая добрая на свете, самая преданная.

— Ух ты, да у тебя скоро щенки будут! — с восторгом воскликнула девочка, когда Найда легла на бок, подставив солнечному теплу свой огромный живот. Конечно, девочка отличила это сразу, потому что Найда сильно поправилась, да к тому же соски у нее вспухли. Замечать такое Оксану научил Миша и девочке это нравилось. Может быть, когда она станет взрослой, будет спасать животных, определять болезни и справляться с ними. Оксане думалось, что с животными куда проще и интересней общаться, чем с людьми, ведь они не предают, не обманывают.

— Ау, ветеринарша, сейчас ворона в рот заскочит, вот узнаешь! — звонкий смех прокатился по двору. Девочка подняла глаза. Верхом на заборе, словно заправский ковбой, сидел Костя. Оксана просияла, только хотела подбежать к брату, но он уже сам в несколько прыжков приблизился к ней и обнял. — Ну, привет, сеструха! Опять ты здесь? А мамка с папкой что, совсем буйные?

— Не совсем, — отстраняясь от брата, пробурчала девочка, — может я просто соскучилась без вас!

— Ха-ха! Да уж! Особенно скучно без нашей чокнутой бабульки приходится, правда?

Оксана не хотела отвечать, брат откровенно задирался, а ссориться не хотелось, потому

что настроение и так не веселое. И тут как раз, словно долгожданное спасение, появился Миша. Давно сестренка не видела братьев, удивилась, как они выросли. Про Мишу так и говорить нечего — высокий, плотный, с небольшим пушком первых усов над верхней губой, он смотрелся на все 18 вместо своих двенадцати. В общем-то, он и был заводилой, командиром, которого Костя во всем слушался, чьему примеру следовал. Костя, хоть и старший, но не такой шустрый, сноровистый. Не в тягость ему было уступить лидерство Мишке. Вот и теперь Миша заговорил тоном знатока, понимающего в жизни больше, чем следует.

— Оксанка, дуреха! Чего шляешься туда-сюда? Дома не сидится? Чем не нравится тебе с предками жить?

— Тем же, чем и тебе, — огрызнулась девочка. — Сам-то что здесь просиживаешь, прячешься?

— Ничего не прячусь. Бабке помощь нужна, она же — старая. Челюсть снимет, на полку положит и забудет, где оставила, а потом ходит и голосит, мол, зубы сняли последние. Такого гонору нагонит, особенно если подскажешь ей, куда руку притянуть за челюстью. В общем, и смех и грех!

— Ну и пусть. Я с вами хочу. Дома хуже. Там или пристанет кто или сопьюсь с ними, не жалко разве меня?

— Ого, совсем как взрослая говоришь! — Мишка притворно удивился.

— Ладно, Миха, оставь ее в покое. Мелкая ведь еще. На самом деле, жить там невесело, а тут — хоть не одна, заступиться есть кому.

Возразить на это было нечего. Миша молчал, а значит соглашался. Потом вдруг заговорил заговорщицким шепотом, обращаясь к Косте и Оксане одновременно.

— Костик, помнишь, мы собирались тут с тобой одно дельце провернуть? Давай тогда и Оксанку с собой возьмем, пусть включается? Шустрее соображать начнет, а?

— Опасно с одной стороны.

— Уж всяко не опаснее, чем с предками жить под одной крышей.

Костя согласно кивнул. Они не говорили вслух, но Оксана видела, что нечто важное решается между ними, и в этом важном она примет участие.

Следующим утром вышли на рассвете. Куда шли, для чего — сестра не спрашивала. Она считала, что взрослые на то и взрослые, что лишнего не говорят, а ведь она — взрослая. Пусть братья тоже видят это, тоже понимают. Пришли к пятиэтажному дому. Костя и Миша направились в подъезд, который Оксане был незнаком, но и тут девочка смолчала. Мальчишки стали стучать в квартиры. Девочку терзало любопытство, почему выбрали именно эти квартиры, а не другие, чего хотят и вообще — что это за игра такая — сперва стучать, а когда открывают, — прятаться? Наконец, она не выдержала и спросила разрешения тоже поиграть в эту игру. Ей досталась квартира номер 21 на втором этаже. Оксана принялась стучать. Никакого ответа. Тогда братья сказали, чтоб стучала сильнее, и она принялась с тройным усердием колотить в дверь. Опять тишина. Тогда Костя подмигнул Мише, и они принялись на пальцах что-то высчитывать. Когда высчитали, выбежали из подъезда, немного обошли дом и притормозили напротив одного из окон. Можно сказать, что сегодня им везло вдвойне, потому что окна выходили в небольшой палисадник, который жители старательно взращивали, так что кусты с еще не опавшими листьями были хорошим прикрытием.