Стыд - Карин Альвтеген

Письмо было без обратного адреса. Повертев его в руках, она прочитала на конверте: пересылка. Кому, скажите, могла прийти в голову идея послать письмо туда, где прошло ее детство? Она еще раз перечитала адрес и почувствовала укол совести. Дом, наверное, совсем обветшал. А сад зарос. Гордость родителей. Именно там они проводили время, свободное от занятий в Общине.

Ей их очень не хватало. Они оставили после себя невозможную пустоту.

— Знаешь, Саба, а тебе бы понравились мои родители. Жаль, что вы не успели познакомиться.

Но возвращаться туда она не собиралась. Не выдержала бы стыда, если земляки увидели, во что она превратилась, поэтому дом лишился хозяина. К тому же он стоит в такой глуши, что особенно много за него все равно не дали бы. А письмо, наверное, переслали Хедманы. Они больше не пытались связываться с ней по поводу продажи и не предлагали хотя бы забрать имущество, но она подозревала, что они по-прежнему иногда туда наведываются. Ради собственного же спокойствия. Ведь не очень приятно жить по соседству с заброшенным домом. А может, они потихоньку вынесли оттуда все, что можно, и от излишних контактов их теперь удерживает нечистая совесть. А что, сейчас такие времена, никому нельзя доверять.

Она огляделась в поисках чего-нибудь, чем можно было открыть конверт. В узкое отверстие ее палец не пролезал. А наконечник крюка, как всегда, пригодился.

Письмо было написано от руки на линованном листе с дырочками, вырванном, судя по всему, из блокнота.

Привет, Майсан!

Майсан?

Она сглотнула. Где-то очень глубоко в окаменевшей памяти что-то шевельнулось.

Она тут же почувствовала острое желание сунуть что-нибудь в рот, что-нибудь проглотить. Осмотрелась по сторонам, но ничего съедобного в пределах досягаемости не обнаружила.

Она боролась с искушением перевернуть лист и посмотреть, кто написал письмо. Или наоборот — выбросить не читая.

Сколько лет прошло с тех пор, как ее называли уменьшительным именем.

Кто посмел проникнуть к ней сквозь почтовую щель, явиться без приглашения из далекого прошлого?

Тебе, наверное, интересно, почему я решила написать тебе через столько лет. Честно говоря, сначала я сомневалась, сто́ит ли это делать, но потом все же решилась. Причина наверняка покажется тебе еще более странной, но я скажу правду. Недавно мне приснился удивительный сон. Он был очень яркий, мне снилась ты, а проснувшись, я услышала внутренний голос, который говорил, что я должна написать тебе. Многое пережив, я в конце концов научилась прислушиваться к спонтанным импульсам. Так что сказано — сделано…

Не знаю, что тебе известно обо мне, и не знаю, какой будет моя дальнейшая жизнь. Могу только предполагать, что дома обо мне говорили разное, и не стану осуждать тебя, если ты не поддерживаешь контактов с моими родственниками или другими людьми из нашего тогдашнего окружения. Как ты догадываешься, у меня было достаточно времени для размышлений, я много думала о нашем детстве, обо всем, что мы взяли с собой во взрослую жизнь, и о том, как это повлияло на наши судьбы. Поэтому мне очень интересно узнать, как ты живешь сейчас! Я искренне надеюсь, что все проблемы благополучно разрешились и у тебя все хорошо. Поскольку я не знаю, где ты живешь и как тебя зовут после замужества (никак не могу вспомнить фамилию Йорана!), то отправляю письмо на адрес твоих родителей. Если этому письму суждено найти тебя, оно тебя найдет. В противном случае оно немного попутешествует, поддерживая работу почты, для которой, как я понимаю, наступили трудные времена.

В общем, поживем — увидим…

Всем сердцем надеюсь, что вопреки всем трудностям, которые выпали на твою долю в юности, твоя жизнь сложилась удачно. Пожалуй, только в зрелом возрасте я в полной мере осознала, как трудно тебе пришлось. Желаю тебе всего самого доброго!

Дай знать о себе, если хочешь.

Твоя старинная лучшая подруга

Ванья Турен

Май-Бритт резко поднялась с кресла. Внезапный порыв гнева придал ее движениям дополнительную стремительность. Это что еще за чушь?

Вопреки трудностям, которые выпали на твою долю в юности?

Неслыханная наглость. Да кто она такая, что позволяет себе утверждения подобного рода! Она снова взяла письмо и прочитала указанный в конце адрес, взгляд задержался на последних словах. Исправительное учреждение «Виреберг».

Сама Май-Бритт с трудом припоминала ее, к тому же та, оказывается, пишет из тюрьмы — и, несмотря на это, считает себя вправе судить о чужом детстве и о чужих родителях.

Оказавшись на кухне, она распахнула холодильник. На столе стояла упаковка какао. Быстро отрезав кусок масла, Май-Бритт обмакнула его в коричневый порошок.

Закрыла глаза и, когда масло начало таять во рту, почувствовала, что ей становится легче.

Ее родители делали для нее все, что было в их силах. Они любили ее! Кто может знать об этом лучше ее самой?

Она скомкала бумагу. Надо запретить отправлять письма в адрес тех, кто не хочет их получать. Она не понимала, что нужно той женщине, но оставить подобное хамство без ответа тоже не могла. Придется ответить хотя бы для того, чтобы оправдать родителей. Мысль о том, что ей предстоит против собственной воли вступить в контакт с тем, кто находится вне этой квартиры, заставила Май-Бритт отрезать еще один кусок масла. Это вызов. Открытая атака. Она провела столько лет в добровольной изоляции — но теперь барьер, возведенный с огромным трудом, разрушен.

Ванья.

В памяти почти ничего не осталось.

Но, впрочем, если напрячься, возникают какие-то разрозненные картинки. Они вроде бы дружили, но подробности вспомнить не удавалось. Она смутно припоминала какой-то бестолковый дом и сад, которые скорее напоминали свалку. Ничего общего с их образцовым домом и садом. А еще родители, которые почему-то отказывались идти туда в гости — вот, пожалуйста, еще одно подтверждение их правоты! Сколько же всего им пришлось пережить. Как всегда при мысли о родителях, к горлу подкатил комок. Она ведь была очень трудным ребенком, но они не сдавались, они делали все, чтобы помочь ей найти правильный путь, а она доставляла им одни неприятности. И теперь, спустя тридцать лет, эта женщина интересуется, как повлияло детство на них обеих, как будто пытается найти соучастника ее собственного краха, ищет, на кого бы возложить вину. Кто из них в тюрьме? Является сюда со своими инсинуациями и жалобами, а сама при этом сидит за решеткой. Интересно за что.

Май-Бритт оперлась на кухонный стол, боль в позвоночнике снова заявила о себе. Резкий приступ, от которого потемнело в глазах.

Хотя лучше всего вообще ничего не знать. Похоронить эту Ванью в прошлом, и пусть эта пыль сама уляжется.

Она посмотрела на кухонные часы. Эти люди приходят, конечно, не строго по расписанию, но в ближайшие час-два кто-нибудь из них должен появиться. Май-Бритт снова открыла холодильник. Как и всякий раз, когда то, о чем она не желала знать, пыталось протиснуться в ее сознание.