Бог Огня - Василий Казаринов

— Чудесный какой день, — сказала женщина.

— Не думаю, — без энтузиазма откликнулся он. — Что вам нужно?

— Мне?! — громко изумилась она, вложив в этот возглас все свои представления об опереточных страстях вообще и опереточном недоумении в частности. — Господи, да ничего мне не нужно! С чего вы взяли?

Она перешагнула через скамейку, уселась рядом.

— Просто я хочу поделиться с одним милым человеком забавной историей… — Она поерзала на месте, устраиваясь поудобней, сцепила руки в замок, прижала их к груди. — Вы слушаете? Ну вот… Жил-был один человек, назовем его ювелиром, жизнь его, скорее всего, складывалась беспокойно. И так земную жизнь пройдя до половины… нет, пожалуй, на две трети, он приходит к выводу, что пора бы ему удалиться от дел, во многом еще и потому, что у него внучка… Прекрасно понимая, что профессия ювелира в известном смысле может быть опасна, а также учитывая то обстоятельство, что ребенок может оказаться именно тем больным местом, на которое коллеги — да мало ли что бывает! — при случае могут и надавить, он покупает маленькую квартиру, скажем, в Крылатском или еще где-то в хорошем районе, поселяет туда девочку, приставляет к ней то ли дальнюю родственницу, то ли вообще бездомную бонну, неграмотную, темную, которую ничего не волнует, кроме того, чтобы на столе был кусок хлеба. И жизнь так и идет. Никто не знает, что у него растет девочка, он ее любит на расстоянии… ну, примерно на таком, как отсюда вон до той тренировочной стенки. Раз в неделю он приезжает на стадион, садится на трибуну и смотрит, и, конечно, переживает за девочку: сейчас такая жизнь дикая, детей воруют, принуждают заниматься проституцией — и это в столь юном возрасте…

— Что тебе надо? — не своим голосом перебил он.

— Да ничего такого сверхъестественного. Я же вам говорила…

Она откинулась назад, потянулась и, рассекая фразу паузами, сказала:

— Мне. Надо. Убить. Одного. Человека. — Она вздохнула, подняла сумку, поставила ее на колени. — Вот и все. По нынешним временам не большая проблема. Но вы почему-то отказываетесь мне помочь. Вы утверждаете, что вам безразлично, будете вы валяться под забором с отвернутой башкой или не будете, что вас ничего на этом свете не удерживает…

Он резко повернулся в ее сторону.

— А ты, дура, решила, что все так просто? Вышла на «бродвей», покликала — эй, братва, дело есть! — и тут же к тебе сбежались лихие ребята? Идиотка… Ты бы еще объявление в газету «Из рук в руки» дала. — Он понизил голос. — Ладно, к делу. Что там у тебя — долги? Невозврат кредитов?

— Какая вам разница?

— Значит, есть разница, если спрашиваю. Ты что, в самом деле думаешь, что это так просто — пах-пах, и в кассу, сумма прописью, число и подпись?

Она с минуту молчала и теребила широкую лямку своей спортивной сумки.

— Нет. Не кредит и не долги. Это вообще к бизнесу не имеет отношения. Просто один человек виноват. Страшно, непоправимо виноват. — Она расстегнула молнию, достала из сумки конверт, вложила ему в руку. — Тут все, абсолютно. Адреса, телефоны, круг знакомых, привычный распорядок дня. Все очень подробно.

— Значит, — он взвесил на руке конверт, — человек виноват. А в чем, позвольте полюбопытствовать? Лицо вам его не нравится? Прононс? Или он сильно потеет?

— Из-за него погиб близкий мне человек…

— Повод… — задумчиво протянул он, погружая конверт во внутренний карман пиджака. — И как вам подать это блюдо? Сделать из него отбивную котлету? Или бефстроганов? Застрелить? Отравить? Придушить?.. Валяйте, заказывайте — вы, насколько я успел заметить, человек разборчивый и с тонким вкусом…

— Как хотите.

— Ну, воля ваша. — Он встал, огляделся. — Я дам вам знать, если мои скромные труды дадут хоть какой-то результат. Вы, между прочим, правы, я действительно отошел от дел. Ну да ладно, только ради вас. Прощайте.

— Пусть она сгорит… — тихо произнесла она, обращаясь к самой себе.

Он успел отойти на несколько шагов, но эти слова все-таки достигли его слуха. Он остановился, слегка качнувшись назад, словно налетел на невидимую преграду.

— Что, простите?

— Пусть она сгорит, — повторила она уже тверже. Он вернулся, сел на свое прежнее место, помолчал.

— Так это женщина…

— Нет.

— Извините, не понял.

— Нет. Это не женщина. Это ведьма. А ведьм во все века сжигали на кострах.

— Мадам, я еще в прошлый раз хотел вам кое-что сказать…

— Что сказать?

— Что вы большая сволочь.

Она расхохоталась:

— Ошибаетесь.

— Да что вы? — с деланной озабоченностью в голосе спросил он.

— Да. Я не просто большая сволочь. Я самая большая сволочь в этом городе.

— Ну-ну… В таком случае я подыщу вам какого-нибудь подонка, — он подумал и добавил: — Самого отъявленного подонка в этом городе.

— Идет! Какая это будет восхитительная парочка! — весело откликнулась она.

* * *

Спустя несколько дней у нее дома раздался телефонный звонок.

Она молча выслушала какое-то короткое сообщение, кивнула.

Положив трубку, она некоторое время курила, глядя в серее, запыленное поле телеэкрана и роняя пепел мимо пепельницы, потом резко поднялась, оставив недокуренную сигарету тлеть в просторном ложе квадратного фаянсового блюда, по слегка скошенной боковой стенке которого бежали три белых оленя, насадивших на рога пурпурный диск солнца и волочивших за собой крупные буквы: «FINLANDIA.Wodka of Finland».

Она откинула крышку изящного секретера из карельской березы, сняла с полки плоский металлический ящичек, напоминавший банковский сейфовый карман для хранения драгоценностей и прочей мелочи, открыла его и долго отсчитывала деньги, выкладывая их штабельками.

Отмерив необходимое количество банкнот с овальным портретом президента Франклина, она сложила деньги в кожаную сумочку на молнии, небрежно бросила ее на дно хозяйственной сумки и сказала собственному отражению в зеркале:

— Самый отъявленный подонок, говоришь?.. — и взвесила на руке сумку. — Подонкам приходится хорошо платить.

* * *

Ювелир наверняка ее заметил, но виду не подал — он сидел за оградой на лавочке, опустив голову. Несколько раз он поднимался, поправлял цветы на гранитной надгробной плите и возвращался на место, смотрел на скромный, но очень ладный, уютный какой-то памятник, выполненный с тем тонким вкусом, которого явно не хватало большинству здешних изваяний. Памятник представлял собой черный, на первый взгляд грубо и случайно, однако на самом деле очень точно обработанный камень с изящной полукруглой нишей для свечи в левом верхнем углу, откуда словно вытекала гладкая отполированная «река» с именами людей, покоившихся под плитой.