София и тайны гарема - Энн Чемберлен

А эти его слова о священной клятве, которую он будто бы дал… Об этом стоит подумать. В этом свете все выглядит совсем по-другому… И дело тут вовсе не в слезах, которые неизвестно почему навернулись ей на глаза, грозя сорваться с ресниц и выдать ее волнение. Нельзя распускаться до такой степени, одернула себя Сафия. Она просто не имеет права позволить себе дать волю чувствам — иначе можно упустить что-то важное.

И тем не менее что-то дрогнуло в душе девушки. И не важно, что на словах принц громко это отрицал. Сафия давно уже поняла, что произвести на свет наследника для Мурада также важно, как и для любого другого мужчины. А может быть, даже больше. Да вот взять хотя бы эту мечеть. Наверняка строительство ее обойдется в кругленькую сумму, учитывая венецианское стекло. И он готов принести такую непомерную жертву только ради того, чтобы Аллах исполнил его желание и послал ему сына.

Сафия совсем было расчувствовалась. Только вид уродливого сооружения на голове Мурада помог ей подавить в себе эмоции и вернуть присущее ей всегда хладнокровие и трезвость мысли. А заодно и вспомнить, что виновницей этого уродства стала она сама.

— Моя мать говорит, что ты наверняка принимаешь какие-то меры, чтобы у нас не было ребенка, — вдруг бросил ей в лицо Мурад. — Мне, конечно, ничего неизвестно о таких вещах, но… неужели это возможно? Но как?! Ответь мне, молю тебя, любовь моя!

— Язык ревнивой женщины подобен ядовитому жалу змеи, — ледяным тоном процедила в ответ Сафия.

Теперь, когда дверца паланкина захлопнулась за ними, ей не составило особого труда напустить на себя неприступный вид.

— Как у нее только язык повернулся сказать, что я способна в чем-то отказать тебе, мой возлюбленный принц и повелитель?!

— Вот-вот! — обрадовался Мурад. — Я так ей и сказал!

— Неужели ты веришь ей?

— Нет, конечно, любовь моя. Как ты могла это подумать?! Я верю тебе.

Но если будущая мечеть задумана во славу Аллаха, чтобы задобрить его и заставить даровать Мураду долгожданного сына и наследника, выходит, что Аллах-то как раз и не имеет к ней отношения. Потому что и сама мечеть Мурада, и все эти медресе, и кухни для бедных — все это в честь нее, Сафии.

Далеко на западе белые хлопья облаков, курившихся возле самого горизонта, отмечали место, где лежало Средиземное море. Сафия знала это, хотя, конечно, на таком расстоянии разглядеть его было невозможно. Облака набухали и собирались гроздьями, словно зреющий виноград, сплошным зеленым ковром покрывавший бесчисленные долины, которые они проезжали. Для облаков, как и для винограда, тоже наступит пора созревания. Возможно, пройдет не меньше месяца, прежде чем они, набухнув белым вином, созреют окончательно, чтобы потом пролиться первым дождем на иссохшую, изнывающую от палящего жара землю. Но сейчас раскаленный купол неба был цвета яркой ляпис лазури — слишком сочного для того, чтобы мечтать о дожде.

Повсюду, куда только хватало глаз, над поверхностью земли колыхалась жаркая пелена. Земля, казалось, задыхалась под ней, изнемогая от зноя и моля о дожде, об урожае, когда зазеленеют оливы и воздух наполнится сладким ароматом цветущих гранатовых деревьев. Сафия задумчиво смотрела вдаль, пытаясь представить себе Средиземное море, за которым лежал Константинополь, потом, спохватившись, заставила себя вернуться к реальности. В конце концов, Магнезия — это не Константинополь, а всего лишь ступенька на пути к нему. И она должна одолеть ее, чего бы ей этого ни стоило. И не забывать об осторожности. Каким бы жгучим ни было снедавшее ее нетерпение, нужно помнить о том, что вслед за той ступенькой будет еще одна.

Газанфер, отыскав для привала очаровательную ложбинку в тени, предусмотрительно расстелил прихваченные с собой ковры, бросил поверх несколько подушек, а между ними расставил завернутые в виноградные листья кушанья: нарезанные ломтиками огурцы в соленом оливковом масле, щедро сдобренные виноградным уксусом и посыпанные сладким базиликом и перцем; еще не успевшие остыть, будто только что выпеченные лепешки, такие горячие, что на них еще вздувались черные пузыри; медовый йогурт и даже свежие персики на десерт. Но было так жарко, что есть не хотелось совсем. Поэтому Сафия больше налегала на гранатовый шербет с лимонным соком, хорошо утолявший жажду. Сколько она ни пила, он все оставался ледяным. Внутри сосуда до сих пор позвякивали кусочки льда. Как Газанфер умудрился в такую жару сохранить напиток холодным? Впрочем, ее это не касалось.

То, что еды здесь было слишком много для них двоих, почему-то смущало ее. Тончайшая ткань вуали до сих пор противно липла к влажному от пота лицу, но Сафия знала, что после краткого отдыха ей уже не придется вернуться обратно в душные носилки. Слава тебе, Господи, Магнезия с ее сотнями любопытных глаз и безостановочно болтающими языками осталась далеко позади. Дальше они поедут верхом. Мурад самолично отправился осмотреть приготовленных для них лошадей, а спустя какое-то время прислал к ней Газанфера сказать, чтобы она не ждала его и поела одна. Мол, принца задержали офицеры — пригласили разделить с ними трапезу, а у Мурада не хватило духу им отказать.

Время от времени из-за глыб известняка, где они устроили себе место для привала, до нее доносились взрывы раскатистого мужского хохота. Сафия по привычке навострила уши, стараясь разобрать, что же вызвало столь бурный взрыв веселья. Почему-то это казалось ей очень важным, и она вдруг поймала себя на том, что хочет узнать это ничуть не меньше, чем вернуться назад, в Константинополь, где билось сердце могучей империи.

Но чем больше она сидела в укромном местечке, которое отыскал для нее Газанфер, тем сильнее завораживала Сафию панорама, открывавшаяся ее взгляду. Под конец она забыла обо всем. Вначале Сафие казалось, что Газанфер усадил ее здесь просто потому, что это было единственное место, где еще оставалась тень. Но теперь ей пришло в голову, что это не так. Чтобы полюбоваться чередой облаков над гладью Средиземного моря, ей приходилось так выворачивать голову, что она рисковала свернуть себе шею. И вдобавок Сафию безумно бесило, что она сидит так далеко от Мурада и его офицеров.

Но не успела она разозлиться по-настоящему, как Газанфер положил ей на колени букет цветов, которые он отыскал непонятно где. Большая часть из них были астры — бледно-лиловые, покрытые пылью, иссушенные жарой; их чахлые головки, казалось, едва удерживаются на тонких стебельках. И вдруг Сафия заметила, что с того места, где она сидит, открывается восхитительный вид на маленький тенистый грот неподалеку. Вход в него был сбоку, под обрывом, наверное, поэтому Сафия не сразу его заметила. Крохотный водопад, весело журча, сбегал вниз по дну расселины, и прозрачная струйка воды казалась такой же бледной и тонкой, как иссушенные зноем цветы.

А внутри грота стояла белоснежная каменная глыба, очертаниями напоминавшая фигуру обнаженной женщины.

Сафия передвинулась поближе к краю ковра. Потом вернулась на прежнее место. Но независимо от того, под каким углом девушка смотрела на камень, у нее все больше создавалось впечатление, что перед ней настоящая женщина. Волосы таинственной незнакомки разметались по плечам, руки были тесно прижаты к груди, будто она горько и безнадежно молила о чем-то. А водопад, вырываясь из скалы прямо над ней, образовывал нечто вроде сверкающего нимба вокруг головы женщины. По ее окаменевшим щекам, казалось, текли слезы. Это было поистине ошеломляюще! У Сафии мурашки поползли по коже — от этой безмолвной каменной фигуры даже на расстоянии веяло скорбью.