Рубеж - Анатолий Рыбин

— Хорошо, учтем и это, — пообещал Авдеев. — А вам спасибо за откровенность.

Шаповалов вышел проводить Авдеева. Они спустились с крыльца на узкую, сжатую кустами акации тропинку. Луна стояла теперь высоко, и белесый ее свет, будто свежий снег, лежал на крышах домов, на деревьях и на дороге, уходящей в приречную пойму. Тишина, казалось, стала гуще, плотнее. Шаповалов вдруг замер, повернув голову в сторону леса. Настороженно приставил к уху ладонь.

— Слышите, товарищ подполковник? — спросил он с таинственным видом. — Лоси пришли!

— Какие лоси? Откуда? — непонимающе переспросил Авдеев.

— А храп, храп не слышите?

Вот теперь и до Авдеева донеслись прерывистые гортанные звуки. Казалось, в лесу собрались музыканты и настраивают свои инструменты.

— Интересно, откуда они пожаловали? — спросил Авдеев.

— Из предгорий. Там заповедник есть. Они часто здесь объявляются.

— Смотрите-ка — не боятся!

— Привыкли. А зимой они даже к солдатской столовой подходили. Сам видел, когда дежурным был по гарнизону.

На взгорке перед поймой будто из-под земли выросли сперва огромные разветвленные рога. Секунду-другую покрасовались не двигаясь. Потом появились сами лоси. Их было четыре. Одинаково стройные, с гордо вскинутыми головами, они словно не шли, а плыли в голубоватом лунном свете, чуть покачиваясь и не отставая друг от друга. Первый неожиданно ускорил шаги, за ним послушно заторопились другие, подобно альпинистам, находящимся в одной связке. И вот уже все четыре на полном плавном галопе устремились вдаль, отважно пересекая взгорок. Все дальше и дальше уходили лоси. Постепенно растворились в лунном свете их сильные, красиво вытянутые в беге спины и заломленные назад рога. Шаповалов и Авдеев не могли оторвать от них зачарованного взгляда.

Мельников в сопровождении Жигарева и Авдеева осматривал местность, где должны были проходить учения. Легкий и верткий газик проворно перебегал с одной высоты на другую, и всякий раз Ерош останавливал его не на самой верхотуре, а где-нибудь в ближней ложбинке, за камнем-валуном или в зарослях чилиги. Довольный сообразительностью водителя, комдив одобрительно кивал:

— Правильно, Никола, маскировка прежде всего.

Докладывал об особенностях местности начальник штаба дивизии Жигарев. Всегда живой и собранный, на этот раз он заметно нервничал, голос его забивала непривычная хрипотца.

— Ну что же, товарищи, — сказал Мельников, когда газик выскочил на главную высоту, которой в предстоящих учениях отводилась едва ли не самая важная роль, — участок в самом деле выбран нелегкий. Перед нами и песчаные дюны, и переправа с крутыми берегами, да и позиция наступающей стороны, пожалуй, менее выгодная по сравнению с позицией обороняющихся.

— Вот это и беспокоит меня больше всего, товарищ генерал, — сказал Жигарев. — Мы же умышленно идем на риск. А его не должно быть на таком ответственном учении.

— Не должно, говорите? По-вашему, мы должны на учениях всякий риск исключить? — спросил Мельников.

— Я хочу, чтобы учения стали действительно показательными во всех отношениях, — упрямо повторил Жигарев. — И чтобы командиры наши наглядно могли увидеть все положительное, а затем перенять его...

— Да, но почему факт риска вы относите к отрицательным явлениям?

— Вы не так меня поняли, товарищ генерал, — смутился Жигарев. — Я против того, чтобы на показных учениях планировать неудачи.

— Как это — планировать? — переспросил Мельников.

— При таком рельефе местности наступающая сторона сразу же окажется в невыгодном положении, и даже применение ракетного оружия едва ли поправит дело, потому что обороняющиеся смогут великолепно маневрировать.

Мельников повернулся к Авдееву:

— Вы слышите, подполковник? Что скажете на это?

— Я считаю, что наступающая сторона должна стремиться свое невыгодное положение превратить в выгодное. В этом смысл тактического замысла. И тут разговор о неудаче мне кажется преждевременным. Нужно не допустить неудачи, товарищ генерал.

Мельников, слушая Авдеева, подумал, что Степной гарнизон попал, по-видимому, в достойные руки...

После осмотра местности Авдеев привез комдива и начальника штаба на свой танкодром, где взвод прапорщика Шаповалова, укрывшись в узких противотанковых щелях, готовился к отражению танковой атаки. Солдаты нервничали. Одни, вытянувшись, напряженно следили за приближением тяжело громыхающих гусеницами машин. Другие то выглядывали из щелей, то снова прятались, стараясь плотнее прижаться к земле. Шаповалов чуть приметно подавал красным флажком сигналы, требуя от солдат выдержки и тщательной маскировки.

Наблюдая за танковой атакой с вышки, Мельников вспомнил, как сам во время войны встречал вражеские танки в таких же вот земляных щелях. Но тогда у него не было ни гранатомета, ни ракет. Только противотанковые бутылки с горючей жидкостью. Их нужно было бросать непременно на жалюзи, метя поближе к баку с соляркой. Сам он умел это делать. Умели это делать и его товарищи. И все же сейчас Мельников невольно сжался, когда танки всей своей тяжестью нависли над щелями и гусеницы вывернули и разбросали по ковылю ошметья коричневого суглинка. Танки прошли, и наступившую тишину внезапно прорезала команда Шаповалова:

— Вылезай!

Но солдаты, словно не слыша команды, даже не пошевелились.

— Вставай! — повторил прапорщик и первым поднялся во весь рост.

Отряхивая землю и песок с головы и плеч, то в одном, то в другом месте стали подниматься солдаты. Они с опасливой настороженностью поглядывали туда, где только что исчезли танки, оставившие глубокие следы от тяжелых гусениц.

Мельников в сопровождении Авдеева и Жигарева подошел к ближней щели, возле которой стояли два солдата, долговязый, с широченными сутуловатыми плечами, и малорослый, с низко посаженной огнистой головой. Лица обоих были вымазаны в грязи. Скрывая неловкость, солдаты стыдливо отводили глаза.

— Ну что, трудно? — спросил Мельников. Высокий солдат лишь тяжело и грустно вздохнул.

Рыжий, стараясь бодриться, ответил комдиву неестественно громко:

— Ничего, товарищ генерал, уже вроде отдышались. Земли только за ворот много набилось. Ну да это не беда, вытряхнуть можно.

— По ковылю, по ковылю покатайтесь — враз чистыми будете, — шутливо присоветовал оказавшийся неподалеку рядовой Зябликов.

Но долговязый шутки не принял, стоял с опущенной головой, задумчивый и хмурый.

— Да возьмите вы себя в руки, — сказал ему Мельников. — Нельзя же так малодушничать. Не по-мужски это, слышите?

— Постараюсь, товарищ генерал, — вымолвил наконец долговязый и принялся поправлять на себе помятое обмундирование.