Волчья сотня - Наталья Александрова

– Ох, да что же это делается, да за что же мне такоелихо, ведь полголовы разбили, да глаз не видит…

Зеленые повели их обратно на пасеку. Борис спотыкался, бредяпо кочкам со связанными руками. Шедший сзади Федор покрикивал на него сердито:он связал Бориса веревкой, что заменяла ему пояс, так что теперь полы какой-тохламиды, коей невозможно было придумать название, распахивались беспрестанно, ивиднелось внутри голое тело, посиневшее от холода.

Пасечник встретил их у забора.

– Управились, ребятушки? – суетливо спросилон. – Вот и ладно, вот и дело. Узнаю, ваше благородие, – обратился онк Борису, – давно не виделись. Кто такие, что тут искали? – обратилсяон к Саенко.

– Батюшка, отец родной! – слезливо занылСаенко. – Да не знаю я ничего и не ведаю, куда шли, зачем пришли. Нашедело маленькое, солдатское, одно слово – нижний чин.

– Ну, ваше благородие, – с угрозой заговорилпасечник, и Борис с удивлением отметил, что он совсем не стар, во всякомслучае, не так, как хочет казаться, – ну, ваше благородие, поговорим стобой по-серьезному. Все расскажешь как на духу, как пятки тебе прижжем! А ну,ребята, разувайте их да привязывайте вот тут во дворе! – остервенело оралон.

Давешний знакомец Федор толкнул Бориса на землю и мигомстянул сапоги. После этого он уселся рядом и скинул свои опорки.

– Эх, и хороша же кожа на сапогах офицерских! –по-детски восхитился он. – Ну, чистый хром.

Он стал натягивать сапоги, и тут экономная хохлацкая душаСаенко не выдержала.

– Да куда ж ты чурки-то свои пихаешь? – заорал онненормальным голосом и взмахнул руками.

Борис успел заметить, что лицо у него совсем не разбито, апросто в суматохе кто-то засветил ему здоровенный синяк под левым глазом.

– Куда ж ты пихаешь? – надрывался Саенко. –Ить сапоги эти тебе размера на три меньше будут!

Хрясь! – лопнула тонкая кожа. Федор удивленно посмотрелна ноги, потом успокоился.

– Все одно, в сапогах похожу богатых, хоть день да мой.Я страсть сапоги хорошие люблю, прямо слезой меня прошибает, как хорошие сапогивижу.

– Сапоги – вещь хорошая, – поддакнул еготоварищ. – Я в восемнадцатом в поезде ехал, потом сошли мы на станцииодной. Народу много, а бабуля одна узел свой еле тащит. Я подошел. «Давайтеузел, – говорю, – помогу». Она мне узел еще и через плечо подала.Встряхнул я узел спиною, оттянуло аж до пояса. И твердо так давит. Думаю:«Никак, сапоги», – а спиною-то разве прощупаешь? Ну, долго ли, коротко ли,сшиб я старушечку в неглубокую канавку. Сам сел на обочине, босые мои ножкиажно ноют по сапогам. Раскинул я узел – тряпки да шляпки. И одна твердыня вмякоти – труба самоварная! Ну что ты с такой старушкой сделать должен?

– Пропали сапоги! – грустно констатировал Саенко,глядя на лопнувшие швы и корявые пальцы, вылезающие наружу.

– Вяжи их к дереву! – гнул свое пасечник.

– Э нет, хозяин, – твердо ответил тот самый обладательгустого баса, что показался Борису главным.

– Тебе спасибо за угощение, отслужили мы тебе, этихпоймали, а душегубством заниматься не станем. Сам уж ты с ними управляйся, а мыпойдем. Не для того мы от войны скрываемся, чтобы людей мучить, чужую кровьпроливать.

– Ребятушки, да куда ж вы? – запричиталСаенко. – Да меня-то за что отдаете извергу этому? Я сам человек простой,дома у меня хата да жена, белые забрали к себе силой, так теперь и смерть примуне за дело? Развяжите вы меня, я с вами пойду. А этот пускай здесьподыхает. – И Саенко пнул Бориса ногой.

– Сволочь! – прошипел Борис сквозь стиснутые зубыбольше для фасона, чем от злобы.

На прощание дезертиры связали Борису еще и ноги и по просьбепасечника оттащили в сарай, наполовину заполненный соломой. Саенко они посленедолгих размышлений взяли с собой, им показалась вполне правдоподобной егоистория. Пасечник напоследок пнул Бориса в бок и вышел, навесив снаружи надверь сарая замок. Как видно, его планы относительно допроса с применением такогодейственного средства, как прижигание пяток, несколько изменились, то естьскорее всего он отложил их пока на время.

Борис со стоном подполз к стене и попытался сесть; несмотряна связанные руки и ноги, это ему удалось. Он огляделся. Сарай был небольшой,пол – твердый, земляной. Борис пошарил связанными руками под соломой, ничего ненашел. Доски на стенках пригнаны были плотно, и никаких гвоздей не торчаловнутрь. Он подергал веревки, связано было на совесть. Веревка у пасечникакрепкая – не растянешь, не развяжешь. Борис посидел немного спокойно,соображая. Зеленые отняли у него револьвер и нож, но почему-то оставили ремень.А на ремне была пряжка с острым краем, Борис не раз уже, неосторожнокоснувшись, ранил себе палец. Если попробовать перекинуть связанные за спинойруки вперед, как акробат в цирке… Сказалась походная жизнь – Борис в последнеевремя похудел, стал подтянутым и подвижным. Он сам удивился, когда сложныйакробатический маневр удался.

«Экий я стал гуттаперчевый мальчик», – усмехнулся просебя.

Острый край пряжки очутился рядом с веревкой. Морщась отболи, Борис стал перетирать веревку, стараясь не думать о том, что будет, когдапасечник явится его допрашивать. В таком тонком деле, как освобождение от пут,нельзя было спешить, действовать нужно было неторопливо, но упорно. Страшнохотелось есть и пить, ныл ударенный пасечником бок, в голове от голода шумело,но Борис тер и тер веревку, моля небо, чтобы пряжка не сломалась.

Наконец веревка поддалась, Борис растер онемевшие руки и струдом распутал узлы на ногах. После этого он обошел сарай по периметру,стараясь найти хоть какую-нибудь лазейку. В одном месте солома оказаласьпрелой, и земля под ней отсырела и стала мягкой на ощупь. Борис снял ремень истал царапать землю все той же широкой пряжкой, радуясь, что нет у пасечникасобаки, – мигом бы учуяла и принялась лаять. Все-таки кто такой этотстарый черт пасечник? Если предположить, что шли к нему махновцы для связи, тоесть для того, чтобы узнать о планах отряда генерала Говоркова, то либо был ужеу него предатель, либо должен быть вскорости. Но там, в отряде, Борисвнимательно следил за всеми четырьмя подозреваемыми, старался держать их в полезрения. Путь до пасеки не близкий, и на такое долгое время никто из четверых изотряда не отлучался, исключая полковника Азарова. Но Борис не напраснонапросился с ним в разъезд, он все время держал полковника под наблюдением. Ився история с убитым сыном говорила в общем-то о том, что полковник ни при чем,что предатель не он.

Думая так, Борис копал и копал землю. Вот показался крайпоследней доски, земля стала мягче, и Борис, отбросив пряжку, стал копатьпросто руками. Прошло много времени. На дворе было тихо, как вдруг раздалсятихий конский шаг. Скрипнула дверь, затем калитка, пасечник проговорил суетливо:«Что-то вы поздненько, ваше благородие, пожаловать изволили», – и голос,чем-то знакомый Борису, отрывисто ответил: