Свет грядущих дней - Джуди Баталион

Посмотрела на землю перед собой.

Йохимович была мертва.

В 1942 году восемнадцатилетние девушки в Нью-Йорке осваивали взрослую жизнь, пялясь влюбленными глазами на Хамфри Богарта или подпевая Бингу Кросби, исполнявшему «Белое Рождество», и одновременно потягивая молочные коктейли в какой-нибудь угловой аптеке-закусочной. В Лондоне ровесницы Рени танцевали под джазовую музыку на отполированных полах танцзалов, вошедших в моду. Даже в арийской части Варшавы молодые люди отвлекались от войны, прогуливаясь по паркам, катаясь на музыкальных каруселях и флиртуя друг с другом. Реня за несколько недель до своего восемнадцатого дня рождения, в лесу, встречала совершеннолетие совсем по-другому.

«Отныне и впредь, – написала она позднее, – я могла полагаться только на себя самое»[276].

12 сентября 1942 года

Чудесная ночь. В небе торжественно сияет луна. Я лежу в поле между картофельными грядками, дрожа от холода и вспоминая все, что случилось со мной за последнее время. Зачем? Зачем мне терпеть столько страданий?

Тем не менее я не хочу умирать[277].

Реня проснулась перед рассветом. Дни и ночи в полях, кругом – небытие, лишенное звуков, если не считать редкого собачьего лая… И вдруг она осознала, что не может больше оставаться здесь, грызя зерна, подобранные с земли. Нужно двигаться, найти место, где еще существуют евреи. Где она сможет снова стать личностью. Она едва волочила ноги, словно налитые свинцом, чувствовала себя потерянной, тосковала по друзьям. Выносить такие тяготы в одиночку – это слишком. После нескольких часов скитаний она набрела на маленькую деревушку[278].

Реня отчаянно попыталась привести себя в должный вид – сейчас от этого зависело все, – прежде чем искать ближайшую станцию, чтобы сесть на поезд до города, где она знала одного железнодорожника, клиента магазина ее родителей. Сойдя с поезда, она, несмотря на крайнюю истощенность, пошла очень быстро. Девушка не могла думать ни о чем другом – только о том, как ей хочется принять душ и стать похожей на людей, которых она видела вокруг.

И вдруг – чудо. На земле лежала женская сумочка. Реня порылась в ней и нашла немного денег. Но что гораздо важнее, там лежал паспорт владелицы. Реня схватила его, понимая, что это ее счастливый билет, он поможет ей обрести какое-то положение. Реня почти бегом пересекла город из конца в конец и постучала в дверь своего знакомого[279] рукой, дрожавшей от усталости и страха. Он открыл ей, и она увидела теплое, чистое, уютное жилище – картину из другой жизни. Хозяин с женой обрадовались ей и были потрясены ее храбростью и ее видом.

– Ривчу, ты выглядишь ужасно! – воскликнули они вместо приветствия.

«Кожа у меня на лице стала дряблой, – писала впоследствии Реня, – но какое это могло иметь значение?»[280] Супруги накормили ее томатным супом с лапшой, дали чистую одежду и белье. Потом они сидели в кухне и плакали по своей любимой подруге Лие.

Именно тогда они услышали через окно, как их маленький сын рассказывал соседу, что к ним приехала Ривчу, девочка из семьи, у которой его родители бывало покупали одежду и носки.

– Странное имя, – заметил их дородный сосед.

– Так она еврейка, – простодушно сообщил мальчик.

Хозяева сорвались с места и затолкали Реню в шкаф, забросав кучей одежды. Реня услышала стук в дверь и приглушенный гневный голос.

– Нет, нет, нет! – Муж и жена наперебой высмеивали буйное детское воображение своего сына. – У нас действительно была гостья, но вовсе не еврейка.

Той ночью хозяева вручили Рене деньги и билет на поезд. После короткой более или менее безопасной передышки, продлить которую она не могла себе позволить, Реня снова отправилась в путь. Только теперь она ехала в новой одежде и под новым именем: Ванда Выдучевская. Возможно, это было имя владелицы документа, который она нашла. По другим рассказам[281], друзья ее родителей обратились за помощью к священнику, который отдал им документы незадолго до того умершей Ванды Выдучевской, местной жительницы двадцати с чем-то лет от роду. С помощью химического карандаша хозяин замазал оригинальный отпечаток пальца и велел Рене приложить свой палец сверху.

Комплект фальшивых документов[282] для польских евреев включал удостоверение личности (Kennkarte), которое каждый должен был всегда носить с собой, свидетельство о рождении, разрешение на передвижение, рабочую и продуктовые карточки, вид на жительство и свидетельство о крещении. Большинство евреев имели смешанный набор, потому что в разных регионах требовались удостоверения личности разных образцов. Лучшими фальшивыми документами считались подлинные, доставшиеся от какого-нибудь покойного или даже живого человека. (Гестапо иногда проверяло, числится ли он в городских реестрах.) Евреи, так же, как это сделала Реня, наклеивали свои фотографии и/или прикладывали свой палец поверх оригинального отпечатка; иногда приходилось подделывать печать или ее часть, так как она могла частично накладываться на фотографию. Вторым по желательности типом удостоверения личности было подлинное удостоверение с выдуманным именем. Чтобы получить такое удостоверение, человек должен был украсть или иным способом добыть бланки, штемпели и печати, а затем подать прошение о выдаче документов в мэрию. Некоторые изготовители поддельных документов сами вырезали печати из резиновых ластиков или посылали запросы на документы в муниципалитет по почте, а получив ответ, среза́ли с конверта сургучную печать, сохраняли ее и использовали в работе.

Большинство еврейских документов были подделкой от и до. Изготовитель получал фотографию и сам должен был придумать некую личность. Лучше всего, если имя и фамилия соотносились с именем и фамилией будущего владельца (часто использовались похоже звучавшие или имеющие похожее значение имена); если указанная профессия соответствовала облику человека и, по возможности, настоящей его профессии и если место рождения было хоть отчасти знакомо будущему владельцу – скажем, для варшавянина подходящим выбором была Лодзь. Если у кого-то был явный польский акцент, изготовитель документа мог указать, что его владелец родом из Белоруссии, с востока. Сфабрикованные таким образом документы являлись ненадежными, так как могли вызвать подозрения, что их владелец еврей, а это было хуже, чем не иметь вовсе никаких документов.

Лучшим способом раздобыть фальшивое удостоверение было попросить помощи у друзей (женщинам успешнее удавалось обращаться с просьбой об одолжении) или купить на черном рынке. Но в последнем случае надежность была невелика: несмотря на большие расходы, изготовителю не всегда можно было доверять. Например, образованный молодой человек рисковал получить фальшивое удостоверение, в котором значилось, что он сапожник. Как ему было исполнять не свойственную ему роль? Обращение к черному рынку также было чревато вероятностью шантажа, поскольку приходилось открывать свою подлинную личность совершенно незнакомому человеку. А этого, как усвоила Реня, следовало избегать любой ценой.

Еще один день, еще одна маленькая деревня. Абсолютно неведомое место.