И все небо для нас - Юлия Лим

class="p1">– Ему всего шестнадцать. Мужественность еще расцветет.

– Ну, не знаю…

– Нет ничего зазорного в том, чтобы любить.

Жар достигает кончиков носа и ушей.

– О чем ты говоришь? – голос становится громче. Нервно посмеиваюсь. – Какая любовь? Я… мне никто не нравится. И не понравится. А почему ты уволился из школы? – выстреливаю самым интригующим вопросом.

Дядя перестает улыбаться. Его взгляд грустнеет.

– Он рассказал?

– Да. Но отказался объяснять причины. Велел не спрашивать его об этом.

Тихон допивает воду и подходит к раковине; моет кружку и ставит в сушилку. Обернувшись, он прислоняется к тумбе, придерживаясь за ее края.

– Извини, но я тоже не могу рассказать. Пока не могу, – говорит дядя тревожно. – Пожалуйста, не спрашивай Ирму. Если Гордей расскажет, не страшно. А если он не расколется, то я когда-нибудь обязательно все объясню. Но сейчас не могу. Понимаешь?

Киваю, хоть и чувствую разочарование. Проходя мимо, Тихон останавливается и легонько поглаживает меня по голове.

– Спокойной ночи, Вера. Не забудь выключить свет.

Снова киваю. Вслушиваюсь в скрип ступенек под его ногами. Вопросов теперь стало в тысячу раз больше.

Что же они с Гордеем такое скрывают?

* * *

К утру мне удается вздремнуть. Натужный гул продирается сквозь пелену тяжелого сна. Кому приспичило убираться в такую рань? Мы с Милой спускаемся вниз, зевая и потирая глаза. Бабушка бродит туда-сюда с пылесосом, уделяя особое внимание ковру, а дед еще не проснулся.

Заметив нас, бабушка улыбается и выключает пылесос.

– Я вас разбудила? – кричит она, словно контуженная шумом. – Простите, не посмотрела на время.

– И как ему удается спать? – Плетусь на кухню за стаканом воды.

– Твой дед носит слуховые аппараты, – поясняет Тамара.

– Он мне не дед, – сухо бросаю я, набираю полный рот воды и тщательно полощу его.

– Почему ты так говоришь, Верочка?

– Мил, проверь, встали ли тетя с дядей. – Подгоняю сестру легким шлепком по ягодице. Она, кивнув, убегает по лестнице. Мы с бабушкой встречаемся взглядами. – Разве не вы отказались от моей мамы и от меня?

– Это было очень давно.

– Но это было, – настаиваю я, – и почему-то за все семнадцать лет вы не пытались помириться с мамой.

– Пытались, но она не хотела нас прощать.

– Ладно, допустим. Но если бы вы хотели вернуть ее, если бы вы хотели узнать меня получше, то сделали бы все, чтобы найти маму и воссоединить семью.

Тамара вздыхает.

– Ты права, Верочка…

– Я Вера. Мне не пять лет.

– Хорошо, Вера. – Прочистив горло, она продолжает: – Твоя мама всегда была очень целеустремленной… и злопамятной. Если она чего-то не хотела, никто не мог ее заставить это сделать. Мы так и не смогли выяснить, где она.

– А как же дядя? Он-то сумел с ней связаться, когда она была при смерти.

– Этого я, увы, не знаю. Может, она сохранила его номер или они общались втайне от всех.

– С меня хватит. – Бабушка пытается возразить, но я выставляю ладонь. – Лучше остановись сейчас, пока не наговорила еще больше гадостей про маму. – Подхожу к лестнице, берусь за перила и бросаю Томаре: – У Ирмы и так полно забот. Вы всем только мешаете.

Не дожидаясь ответа, ухожу наверх и запираюсь в ванной. Меня трясет так, что даже согревающий душ не сразу помогает восстановить тепло в теле. Некоторые люди существуют только для того, чтобы впускать в душу холод. К сожалению, мамины родители из их числа.

* * *

Хоть я и злюсь, мне стыдно перед Ирмой. Я провела день дома, выполнив ее просьбу, и что из этого вышло? Испортила праздник, довела до предобморочного состояния, поругавшись с дедом. Наверное, они с Тихоном жалеют, что удочерили и меня. Им стоило взять под опеку только добрую послушную Милу.

Покончив с самобичеванием, собираюсь и выхожу из дома через дверь, ведущую на задний двор. К черту завтрак, «семейные» посиделки и все остальное. Надеюсь, Гордей уже не спит.

Щеки пульсируют жаром от быстрой ходьбы. Солнце встало, но ветер отгоняет его тепло. Так почему же мне так жарко? Заболеваю? Проверяю рукой лоб – нет, все в порядке.

Интересно, как выглядит Гордей, когда спит? Днем в нем всегда так много энергии, что представить его сонным нереально.

Ветер развевает расстегнутые полы красной клетчатой рубашки, холодит ткань серой футболки.

Сегодня мы начнем снимать ролики. Для них ведь нужно только лицо, верно?

Чем ближе подхожу к дому Гордея, тем сильнее скручивает живот и тем медленнее я иду. Я так сильно злилась на маминого отца, что совсем забыла про…

– О, Вер!

Вскидываю голову и замечаю Гордея. Он держится за забор и улыбается.

– Не терпелось меня увидеть?

Как же жарко. Оттягиваю воротник футболки туда-сюда. Подумай о чем-нибудь другом!

– Привет, – сиплю, небрежно махнув.

Скольжу взглядом по Гордею: его волосы схвачены разноцветными резинками в неровные хвостики то тут, то там; уголки глаз удлинены темными стрелками, губы переливаются нежно-розовым блеском; торс скрывает белая майка, открывая его, оказывается, мускулистые руки; на ногах – его любимые светло-голубые шорты с дырками на коленях и тонкие сандалии.

– Что, увидела меня и разучилась разговаривать? – смеется Гордей.

– А ты вообще из этих шорт вылезаешь? – отлепляю язык от нёба.

– Один – один. – Подмигнув, Гордей склоняется – его позвоночник проступает под майкой – и открывает для меня калитку.

Нет. Определенно он не может мне нравиться. Это просто глупые мысли, навеянные разговором с дядей. Мы просто друзья.

– Зачем ты нацепил эти резинки? Выглядишь как абориген с острова, – бросаю я по пути к дому.

– Лучше уж быть веселым аборигеном, чем такой букой, как ты. – Закрыв калитку, Гордей догоняет меня.

– Два – два, – хмыкаю.

Мы заходим в его комнату. Что мне здесь нравится, так это кровать Гордея. Она идеальна. Не успевает он повернуться, как я уже оказываюсь на ней: лежу, болтаю ногами в воздухе и обнимаю подушку в виде пончика, покрытого розовой глазурью. А еще она пахнет клубникой.

– Ты как кошка. – Гордей опускается на кресло.

– Это же комплимент?

– Кто знает? – Он раскидывает руки. – Так что, скажешь, почему так рано пришла?

– Не посмотрела на часы, – вру так же, как недавно врала Тамара. Одна мысль об этом портит настроение, и я принимаюсь разглядывать подушку. – Ты хотел снимать видео, чего тянуть?

– Тогда мне нужно подготовиться. Подождешь минут пять – десять?

– Ага.

Пока Гордей ходит по дому, собирая всевозможные косметические средства, я рассматриваю убранство комнаты. Никакого беспорядка, пыли. Под кроватью ни одного потерянного носка. На стенах на аккуратно вбитых гвоздях висят рамочки с фотографиями