Ветряные мельницы надежды - Кэтрин Райан Хайд

Я взял конверт в руки. Подержал на обеих раскрытых ладонях.

— Очень быстро дошло, — сказал я не своим голосом. Абсолютно чужим. — Разве могло оно дойти так быстро? Всего за три дня?

— За четыре, пожалуй, — возразила Делайла. — Нет, точно — за четыре.

Конверт был запечатан сзади бумажной полосочкой. Потянешь за кончик, оторвешь полосочку — и можно доставать письмо.

Я протянул конверт Делайле. И закрыл глаза.

— Сорвите эту штуку, ладно?

Глупо, да? Но мне так нужна была помощь.

Я услышал шелест — Делайла отклеила полосочку — и хруст плотной бумаги.

Я открыл глаза и заглянул внутрь. Там был еще один конверт, поменьше, обычный. И еще что-то, похожее на кусочки бумаги или маленькие карточки.

Я высыпал на колени эти кусочки, и конверт выпал. На нем было написано: «Нашему дорогому Себастьяну». У меня в груди кольнуло, словно вместо того чтобы проглотить что-то твердое, я его вдохнул — и оно в легких застряло.

Я приподнял одну из фотографий. Это все-таки были фото, теперь я увидел точно. Все они лежали вниз лицом. Один из снимков я поднял и перевернул.

И увидел маму.

Очень хотелось бы объяснить прямо сейчас, что я почувствовал, но я ничего не могу сказать. Ничего. Часть меня это знала. Часть меня этого ждала. Именно эта часть давно сдалась, отступила, утонула в первозданной пустоте, похожей на поверхность только что выпавшего снега.

Все замерло. Все умолкло. В тот момент, я имею в виду.

В тот момент все стало настолько очевидно, что мне пришлось просто принять правду.

Она стояла перед большим автомобилем — джипом, похоже. Совсем новым. Волосы у нее были медово-каштановые — какими я их помнил, — только с сединой. Она выглядела примерно ровесницей отца. А мама и была его ровесницей, чуть ли не день в день. Но я хочу сказать, что она на фотографии была одного возраста с ним нынешним. Я помнил ее гораздо моложе. Но это точно была моя мама. Без всяких сомнений.

Не скажу, сколько времени я смотрел на первое фото. Кажется, очень-очень долго. Но потом все-таки взял следующий снимок. Бабушка Энни сидела на качелях, на крыльце своего домика в Мохаве. Того самого домика, из моего детства, — я узнал его с первого взгляда. И бабушку Энни узнал. Десяти лет вроде и не было: то же лицо, темное от солнца и иссушенное ветром, те же веселые серые глаза.

Я перевернул третье фото — и внутри все так и зазвенело! Бабушка послала мне снимок ветряных мельниц. Именно так они выглядели, если смотреть с ее заднего дворика. Именно такими я их и помнил.

Я оглянулся на Делайлу. Даже не знаю, как описать то, что я увидел в ее глазах.

Я протянул ей фотографию мамы.

— Это твоя бабушка Энни? — спросила Делайла.

Говорить я не мог — только быстро-быстро головой замотал.

— Я так и подумала — слишком молодая для бабушки. Значит, мама.

Я кивнул.

Кивнул — и заплакал. И мне ни капельки не было стыдно плакать при Делайле. А вы знаете хоть одного человека, которому было бы стыдно в такой ситуации? Если и знаете — то лично я с этим человеком знаться не хочу. Он наверняка из камня сделан. Нет. Он наверняка давным-давно умер.

Но я-то не умер. Как раз наоборот, я живой. Во всяком случае, только что почувствовал себя живым.

Делайла вывалила мне на колени три охапки бумажных носовых платков. Даже проковыляла на кухню и принесла корзинку для мусора. Платочки здорово пригодились — я их уничтожал с бешеной скоростью. А свой «настоящий» платок даже не потрудился вынуть из кармана — зачем? Все равно его не хватило бы и на полминуты.

Представления не имею, сколько все это продолжалось, пока Делайла не сказала:

— Ты не забыл про маленький конверт? Там ведь письмо. Только не думай, что я тороплю, сынок. Ни в коем случае. Когда сможешь, тогда и откроешь.

Но я чувствовал, что ей страшно интересно. И если уж по правде, то забыл я про письмо. Ну, почти забыл. Неудивительно. Голова другим была занята: я старался привыкнуть к мысли, что у меня есть мама. Так что письмо от бабушки, о которой я всегда знал, как-то расплылось в мозгу. И вдобавок утонуло под горой платков.

Я сунул в эту гору пальцы и нащупал письмо. Открыл. Медленно прочитал про себя. Потом еще раз, вслух, для Делайлы. Ей ведь очень хотелось знать. Совсем не из любопытства, нет. Мы с ней подружились, а у друзей нет тайн друга от друга, верно? И вообще — если бы не Делайла, я б и не узнал ничего. А теперь знал. И только благодаря Делайле.

Дорогой наш, любимый Себастьян!

Мы с Селией, твоей мамой, так обрадовались твоему письму, что просто не знали, куда деваться от счастья. Я даже на работу ей позвонила, хотя обычно этого не делаю. О письме мне сообщили из мотеля, где я раньше работала. Я давно на пенсии, но меня все помнят. Как только письмо пришло, сразу сообщили. Я за ним съездила, а когда домой вернулась, твоей маме позвонила. Она парикмахер в Порт-Хьюниме. Это недалеко от Вентуры. Ей не положено разговаривать во время работы — клиенты ведь ждут, когда она им голову вымоет, подстрижет или еще что. Но мы все равно говорили, говорили, и она танцевала от радости прямо там, в своем салоне, а я кружилась и кружилась у себя на крыльце. Уж так мы с ней были рады — не описать!

Но должна сказать, что ты меня и огорчил своим письмом, ох как огорчил! Ты мне сердце разбил словами, что прощаешь меня за то, что я забыла о тебе. Милый наш, любимый мальчик, мы никогда о тебе не забывали. Ни на день, ни на час, ни на минутку. Больше всего в жизни твоя мама жалеет о том, что поддалась на угрозы этого чудовища и согласилась не видеться с тобой. Понимаешь, Селия очень его боялась. А еще сильнее боялась, что тебе будет только хуже, если она не согласится на его требования. Но за прошедшие десять лет мы с ней написали тебе писем сто, не меньше. И сейчас убедились, что адрес был верным. Ни одно из них не вернулось, и мы не знали — то ли отец их тебе не давал, то ли ты так разозлился на маму, что даже не хотел отвечать. Теперь-то все понятно. Он тебе не показывал наши письма. Честно говоря, не думала я, что он до такого опустится — хотя я отлично знаю, что он за человек.

Ты можешь спрашивать у меня о своей маме все что угодно. Все, что тебе хочется знать, дорогой. Через денек ты и от нее письмо получишь. Мы ведь теперь знаем, как с тобой связаться. В тот день, когда пришло твое письмо, она упустила последнюю почту — работала допоздна. Но она напишет, очень, очень скоро.

Мы любим тебя, Себастьян. Всегда любили и всегда будем любить. И мы всегда мечтали о том, как снова увидим тебя — когда тебе исполнится восемнадцать и у него не будет на тебя прав. Уже совсем скоро.

С огромной любовью, милый ты наш мальчик.

Твоя бабушка.