Морзист - Ирина Камнева

Крысы? Их морды появились словно из ниоткуда и теперь, казалось, обступили нас с обеих сторон. Я тряхнул головой, пытаясь их рассмотреть, но в душе надеялся, что вижу их не я один.

– Ёбушки-воробушки… – пролепетал Мишка, а потом вдруг завизжал, как баба, наперебой с крысами, и бросился бежать.

Мы кинулись за ним. Машка пронеслась вперед, освещая дорогу. Жадно глотая воздух, я то и дело оглядывался. Мелкие твари, разрываясь от собственного писка, даже не думали останавливаться. Ч-черт, ну и скорость! Точно мутированные.

Вдруг лодыжку пронзила острая боль, и я ощутил на своей ноге нечто тяжелое.

– Твою мать! – завопил я, пытаясь стряхнуть крысу.

Я подбежал к стене и пнул ее со всей силы. Долбанутая тварь отлетела в сторону, в темноту, и завизжала громче Мишки.

– Да вы издеваетесь!!! – завопил он снова.

Мы поняли слишком поздно, что оказались в тупике.

– Здесь люк! – сдавленно проговорила Машка, задыхаясь от бега.

Она кивнула куда-то в темноту, но никакого люка я не увидел: фонарик сестра направила на крыс. Те побаивались света и подступали медленно. У нас дома, во Владимире, поселились как-то эти уродцы в мусоропроводе, пока их не вытравили специальные мужики. Сейчас я вспомнил о них с теплотой на душе. О тех крысах в смысле. Они были гораздо меньше, жрали только мусор и по подъезду ни за кем не гонялись.

– Посвети! – крикнул Мирон. – Пацаны, че встали?!

Все вместе мы налегли на ржавую крышку и начали двигать ее с оглушающим скрежетом. В шахту давно не заглядывали, и поначалу крышка противилась. Внутри оказалась лестница.

– Это не лучшая идея, – прошептал Степаныч, опускаясь на корточки к люку. Дебил. Видно же, что хочет сигануть первым, зачем мямлить?

– Быстрей! – крикнула Машка, не отрывая взгляда от крыс.

– Лезь уже, ссыкло! – крикнул Мирон, подтолкнув Степаныча. – Переждем.

В «черную дыру» вела лестница, слабовато привинченная к стенкам люка. Дядька резко выдохнул, как перед рюмкой, и полез первым.

– Машка! – крикнул я.

– Да все нормально, – отозвалась она. – Я с ними в контакт вошла, щас в гляделки выиграю…

– Меня учили заботиться о детях, – сказал Мирон, кивнув мне на люк. – Давай живо!

– Спасибо, отец, – хмыкнул я. – Святой, блин.

Лестница отозвалась жалобным скрипом, когда я спустил ноги на перекладины, держась руками за края скважины. Осторожно переставив ноги еще ниже, я ушел во тьму с головой. Здесь было очень душно, а от лестницы и ржавых стен пасло сыростью.

– Давай быстрее, а! – торопил Мишка, нависнув над скважиной.

– Да мы так и так сдохнем. – Я сделал легкий толчок рукой, и лестница задрожала как ненормальная. – Пусть Машка лезет быстрей!

Внизу не было видно ничего, кроме блестящей лысины Степаныча. Луч света из приоткрытого люка не добивал до пола, и было сложно понять, сколько нам еще спускаться.

Лестница тревожно дрожала от каждого моего движения, а в один момент вдруг затряслась настолько, что у меня внутри все сжалось. Я вцепился в колючие ржавые перекладины и, вскинув голову, увидел, как в паре метров надо мной нависла огромная Мишкина задница, загородившая свет, – наступило солнечное затмение. Секунд десять Мишка пытался втиснуться в люк, и за все это время я спустил только на одну перекладину, боясь оступиться. Внизу слышалось бурчание Степаныча, а крики Мишки было не разобрать, потому что сейчас его пятая точка была чем-то вроде пробки от шампанского (надеюсь, в конце концов этот чертов Винни-Пух не свалится мне на лицо).

Еще через пару секунд проблема наконец решилась, и побег от крыс продолжился. Теперь эта ржавая развалюха тряслась еще сильнее, словно билась в конвульсиях.

– Ёкарный бабай… – растерянно протянул Мишка, оглядываясь на меня.

Я взмок от волнения, сосредоточенно переставлял ноги с одной перекладины на другую и уже совсем не замечал, как в ладони впивается ржавчина. Я смотрел вниз, на кроссовки, чтобы не оступиться. Почти как на американских горках: чем круче поворот, тем сильнее ты вжимаешься в поручень, отчего руки начинают потеть, соскальзывать и словно терять силу. Замкнутый круг: чем сильнее хватаешься, тем больше вероятность случайно разжать онемевшие пальцы, а если не хвататься с силой, ты вроде бы и не умрешь, но от страха обделаешься. Чувствовал я сейчас нечто похожее.

Да, я немного боялся. Боялся, что эта ржавая лестница, трясущаяся из стороны в сторону, отвалится и мы разобьемся. Боялся, что кто-нибудь сверху оступится и свалится на меня. Боялся, что крыс перестанет напрягать свет и они кинутся на Машку. Но больше всего я боялся другого. Сердце колотилось, со лба текли капли пота. Стресс, адреналин. Пожалуйста, только не приступ. Только не сейчас.

Но я продолжал спускаться. Вонь плесени стояла страшная. Мне даже показалась, что откуда-то снизу тянется зеленоватый дымок, какой в мультиках витает над гнилой едой или чем-то токсичным. На всякий случай я натянул на нос край кофты, но там, под одеждой, ситуация была не лучше.

Снизу доносились тяжелые вздохи Степаныча и неутешительные сообщения о том, что конца еще не предвидится. Свет становился тусклее, но я не думал ни о чем. Я отключился, сконцентрировался на кроссовках и перекладинах, которые щупал ногами. Постепенно, выполняя одни и те же действия, я словно впал в транс. Меня вдруг начало охватывать радостное возбуждение. Я еще не сдох! Надо же! Получается! Левой-правой, левой-правой… Как будто всю жизнь только по таким лестницам и гонял!

Азарт охватил меня. Я начал резво перебирать ногами, не обращая внимания на шатающуюся лестницу. Вздохи Степаныча теперь доносились совсем близко, и я боялся лишь того, что нечаянно отдавлю ему руку. Перед глазами мелькали только кроссовки и перекладины, кроссовки и перекладины, так быстро…

Я и не заметил, как заигрался. Перед глазами все закружилось, и я начал понемногу терять равновесие, не в силах остановиться. Мне казалось, что еще немного и этот кошмар закончится. Разобраться с организаторами, заявить в полицию на этих «мы все проверили, в подвале безопасно!». Главное только не сдохнуть, а то писать заяву уже будет некому.

Вдруг сверху что-то загрохотало, а стены катакомб содрогнулись от истошного железного лязганья. Послышались возмущенные возгласы, и через несколько секунд последний лучик света, скользнувший по моим кроссовкам, растворился во тьме.

Я машинально вскинул голову, но так резко, что перед глазами вдруг зарябило белыми искрами. Я не заметил, как правая нога соскользнула с перекладины, вспотевшие ладони резко сползли по острым железкам, и я, ударившись о перекладину подбородком, разжал пальцы и полетел вниз.

Я открыл глаза. Тело пронзила тупая боль, ног я почти не чувствовал. В тусклом свете я разглядел над собой голову Степаныча, склонившегося надо мной. Он гулко кашлял, отворачиваясь в сторону, и легонько тряс меня за плечи. Над его лысиной, точно в воздухе, висел кусок лестницы.