Тридцать один. Огневик - Роман Борисович Смеклоф

покрывало тумана в бесконечность.

Один из железных стражей, с оторванной решеткой, качнулся, и длинная лапа угодила в механизм. Шестерня с хрустом перемолола её, дёрнула и оторвала. Пёсик сдавленно пискнул и пополз подальше от вала. Уцелевшие конечности скребли по неразличимому в белёсой мути полу, добавляя шумному залу жутких скрипов и шорохов.

– Видели? – сильнее выпучивая глаза, спросил кобольд и предупредил. – Хваталками не хватать!

Меня передёрнуло. Неужели? Я уж хотел руку сунуть, пусть перемалывает в фарш. Зря бы не пропало, маэстро люля-кебабов накрутил бы.

Мы пошли вглубь зала. Пар почти не двигался, надменно не разлетаясь от шагов. Я даже пнул его, но белёсая муть угрожающе поднялась вверх, пришлось подпрыгнуть и быстрее шлёпать сандалиями, догоняя помощницу.

От вала расходились рычаги, прицепленные к сжатым пружинам и шестерням поменьше. Они стучали, гремели, грохотали и позвякивали. А выпирающие со всех сторон ржавые трубы подбавляли кислого, отдающего гнилью, тумана.

– Свалка неудавшейся магии, – прошептал Евлампий. – Несработавшие заклятья. Неверно наложенные чары. Не так подействовавшее колдовство.

– Это всё под тюрьмой? – не поверил я.

– В междумирье, – встрял Оливье.

Голем обреченно вздохнул.

– Скажите ещё, что чистилище тоже в вашем придуманном междумирье, – устало сказал он.

– А то где, – согласился хранитель. – Под Благоградской тюрьмой? За перегородкой в будуаре архимага?

– Междумирья не существует, – упрямился Евлампий.

– Ага, – усмехнулся Оливье. – Как и магистрата.

Голем обиженно замолчал.

– Не отставайте, – крикнула Ирина. – Здесь легко потеряться.

Сразу забыв о междумирье и других несуществующих местах, в которые иногда забредаю, я ускорил шаг. Перспектива сгинуть на волшебной свалке меня совершенно не прельщала.

Озираясь на неясные тени, крадущиеся в клоках пара, я налетел на резко остановившегося Сыча. Замерший кобольд поднял вверх руку с растопыренными пальцами и настороженно всматривался в темноту. В десятке шагов от нас проскочила фиолетовая вспышка, похожая на кляксу от чернил.

– Видели? – расстроился наш проводник. – Фантом первого стража, фарт не фартанёт.

– Из-за лилового пятна? – не понял я.

– Ты его видел? – поразился Евлампий.

– А что?

– С тобой что-то странное происходит, – заметил голем и громко добавил. – Давайте поторопимся!

– Поторопимся? Поспешишь, чародеев насмешишь! – ответил кобольд, но все же пошел вперёд.

Горы испорченных пёсиков сошли на нет. Вместо них то тут, то там попадались сломанные стукачи. Механические птицы, словно подстреленные, лежали, распластав согнутые крылья, и смотрели на нас застывшими глазами.

По спине пробежали мурашки. Подождав помощницу, я чуть не взял ее за руку, но вовремя вспомнил дядины насмешки, и только спросил:

– Нам еще долго?

– Я здесь не ориентируюсь, – ответила Ирина, и мне показалось, что она тоже боится.

– Долго? – крикнул кобольд. – Как повезет, туда и вывезет.

Я вздрогнул.

– Он нас правильно ведёт? – прошептал я, пригнувшись к волшебнице.

Она посмотрела на меня пустыми глазами, и ничего не сказала.

– Разговаривать бесполезно, – напомнил Оливье. – Она под чарами.

– На волшебной свалке нет постоянных путей. Магия искажается, и колдовать сложно. Тут прижились лишь кобольды, – прошептал голем.

Пар заполз в тёмные углы и почти рассеялся, оголив лабиринт из труб и решеток. По полу бегали тёмные пятна домовых. Они подхватывали шестерёнки и болты и тащили к выстреливающим снопы искр ямам. Повернув за сложенные пирамидой железные двери с номерами, мы попали на ржавую лестницу. Под ногами хрустел осыпающийся металл, ступени прогибались и скрипели. С каждым шагом стены сдвигались, потолок опускался, а из тёмного провала за кривыми перилами тоскливо стонал ветер. Я строго настрого запретил себе думать о том, что так плотоядно завывать может кто-то ещё. Сквозняк натягивал тяжёлый, сырой воздух и от сладкой вони уже подташнивало.

Наш проводник скрипуче запел:

– Тук-тук, тук-тук.

Пугает звук.

Так-так, так-так.

Уж близко враг.

От его бормотания зашевелились волосы на ушах.

Лестница оборвалась на очередном пролёте. Из пролома в стене высунулся вездесущий пар, а с нависающего потолка закапала вода.

– Мы что, на дне долины? – забеспокоился я. – Это же самоубийство.

Никто не ответил, даже болтливый Евлампий. Только надпись над перилами убеждала корявыми красными буквами – «Усни».

– Тут даже сумасшедший не уснет, – тревожно выдохнул я.

Кобольд недовольно поднял руку, замерев перед проломом. В тёмной дыре загрохотало. Раскаты приближались, сотрясая стены. Капли воды зашипели. Пар заметался в проходе, не зная куда спрятаться. Вспыхнул, и засиял радужной дорожкой. Поднялся сокрушительной волной, бросаясь на нас, но задрожал и замер, так и не выскочив на лестницу. Сверху посыпались камни.

– Видали? – взвизгнул кобольд. – Не двигайте двигалы!

Булыжники били по туману. Он вспыхивал яркими красками и оседал, пока его не размазало по полу. От камнепада содрогались хлипкие ступени. Перила звенели и раскачивались. Я даже растопырил руки, чтобы не грохнуться на лестницу. Но как только обломки завалили провал в стене, тряска прекратилась.

– Источник магии сердится? Камешка-камнюшечка плохая, – залепетал проводник. – Неудачный путь.

Он замахал руками, и мы попятились.

– Камешка-камнюшечка плохая, – передразнил Оливье и, кривляясь, спросил голема. – Это он про тебя?

– Про сильные магические возмущения, – фыркнул Евлампий.

Обломки вздрогнули и завертелись. Стена вокруг заваленного провала засветилась и растаяла. С испуганным писком по щелям попрятались домовые, а из прозрачных струй складывалась новая лестница, взбираясь вверх. Вытягивались гладкие блестящие перила. Одна на другую запрыгивали каменные ступени.  Над широким пролетом поднимались статуи песчаных драконов. Они скалили огромные пасти, поджав длинные хвосты с шипами, и едва держались на коротких ножках с кривыми когтями. А где же маленькие крылышки? Я вспомнил книгу рецептов. Две столовые ложки коричневого сахара, пол стакана старого Семисветского вина, вяленые томаты, оливковое масло, смесь перцев, лук, чеснок, горчица. Очистить от жестких чешуек, натереть благоухающей смесью и поставить в холод, а когда замаринуются, печь до хрустящей золотой корочки. Аромат драконьих крылышек в соусе барбекю разошёлся по организму, и я со сладостным стоном, вздохнул. Когда-нибудь, я подавлюсь одним воспоминанием о еде.

– Возмущение-возмушеничко, – прыснул Оливье, разглядывая новую лестницу. – Какой-то бездарный волшебник колдовал-колдовал, да не выколдовавал.

– Колды-выкалды, – запнулся голем. – Одно заклятье заняло…

Глава тайной канцелярии громко чихнул. Еще раз и еще. А кобольд взволнованно вскрикнул. Прозрачные струи над проходом изогнулись двойной радугой.

– Знаменья́? Очень-очень ладно, – обрадовался проводник. – Пролегла лёгкая дорога.

Он запрыгнул на ещё сверкающие ступени, а хранитель вкуса забубнил:

– Суеверный огрызок. Чихнуть три раза – к удаче. Двойная радуга – к везению.

Новая лестница была прочнее и надёжнее ржавой развалины, по которой мы спускались, и за одно только это я поверил в дремучие кобольдские суеверия. Правда, через полчаса подъёма я уже клял всю магическую свалку с её обитателями, не хуже Оливье. Ноги отваливались, колени скрипели и щёлкали, как суставчатые лапы железных стражей. Перила выскальзывали из-под