Углём и атомом - Александр Плетнёв

– А сколько до заката?

– Час с лишним. Или чуть меньше… как раз из-за влажности и облачности по горизонту.

Один из кораблей горел и, судя по отсутствию кильватерного следа, потерял ход. Угадывался наклон мачт, что говорило о крене. Более разобрать было невозможно.

Его оппонент (на нем тоже наблюдались задымления) повис по корме, развернувшись бортом, практически на дистанции пистолетного выстрела (уж так виделось с высоты).

Вспышки выстрелов пропадали за пороховыми клубками, что периодически и регулярно выносило от борта – корабль вел убийственный продольный огонь.

– Приблизь картинку, – приказал капитан, – или опустись ниже, там пальба, не услышат.

Беспилотник пошел вниз, совершая полукруг, подавая другой ракурс.

– Трехтрубник, – голос Алексеева с полушепота сорвался на хрип, закашлялся, – в лучшей позиции трехтрубник. Значит…

Адмирал не договорил. Трагичность ситуации была очевидной.

Картинка на экране наплыла, предоставляя наглядность и относительные детали.

«Рюрик» находился в совершенно плачевном состоянии, худшим из всего был дифферент на корму, который рос прямо на глазах.

– Да как же так! Кто ж его так! – вскричал адмирал в естественном желании поглядеть на обидчика. – Вы можете повернуть вашу машину, дабы…

Оператор услужливо повел джойстиком.

– У него было четыре трубы – одна сбита! – Наместник обернулся к стоящему в сторонке, снедаемому любопытством капитану первого ранга: – Кто у британцев в Вэйхайвэе о четырех трубах? Запамятовал я…

– «Кресси» и «дрейки». Броненосные крейсера! – моментально нашелся офицер, буквально дернувшись вперед – ах, как ему хотелось посмотреть!

– Да идите уж, – махнул Шпаковский.

– Орудия на оконечностях в башнях! Девять дюймов, – быстро заговорил каперанг, найдя себе место перед экраном, – сильный противник.

– А ведь и ему досталось, – медленно вывел Алексеев, – носовое орудие молчит, бойный борт изъеден не меньше, чем у «Рюрика». Труба сбита, остальные посечены. Наддал Трусов «владычице морей».

– Только тонет.

Корма крейсера ушла в воду по самую палубу, океан заливал пожары на юте, исходя белым паром. Продолжали вспухать вспышки попаданий. Совсем близкие всплески.

– Что же он творит! Понятно же – не жилец «Рюрик!» Зачем же долбит и дальше. Что делает, ирод!

Несчастный крейсер помимо полного оседания на корму стал заваливаться на бок.

Смотреть на погибающий русский корабль было больно. Нос задирался выше, показался изгиб таранного форштевня, и, видимо, добившись своего, «британец» наконец задробил стрельбу.

Вокруг уже кишело мелкими предметами, очевидно экипаж спасался по возможности, судя по всему, на избитом корабле не осталось ни одной целой шлюпки.

Победитель все это время надменно возвышался мачтами неподалеку. Свои пожары на нем успели потушить, и даже небольшой дифферент на нос спрямили, гады.

«Рюрик» тонул еще минут двадцать, мучительно, под гробовое молчание наблюдающих. Последними скрылись кончики фока, в хорошо видимом сверху закрученном водовороте.

– Судьба ему, видать, – загадочно проговорил Шпаковский и тревожно взглянул на капитана. – Темнеет.

Чертов с пониманием кивнул и уже было обратился к Алексееву. Но тот вновь воскликнул:

– Что он делает?

Английский крейсер неторопливо двинул на норд-ост, покидая место гибели «Рюрика».

– Очевидно, то же, что и мы, – мрачно подтвердил Андрей Анатольевич, – а точней «не делает». Никого спасать не собирается. Не оставляет свидетелей. Ни одной шлюпки с «Рюрика» я не вижу. А при такой температуре воды – переохлаждение и…

– А ведь этого могло не быть. Англы, не увидев «Ямал», наверняка в драку бы не полезли. А? – Само вышло из Шпаковского… не остановить. Понятно, в чей адрес.

Алексеев стоял прямо. Слишком прямо. В этой его прямоте была вина… сквозило виной. Молчаливое гордое самобичевание:

– Четырнадцать миль. «Лене» при всех обещанных час ходу. Сколько они продержатся в такой воде? Час продержатся?

– Скоро совсем стемнеет. Мы на «Ямале» на полном ходу добежим быстрее, – предложил капитан.

– И «вертушкой» можно по-быстрому перекинуть надувных плотиков. Сколько можно.

* * *

Специфика ледокола определяет способность быстро раскручивать двигатели на полные обороты. И наверняка для тех, кто глядел с «Лены», многотонный гигант с красной надстройкой буквально сорвался с места.

Боцман тут же доложил, что через разрыв в форштевне захлестом волн, хоть и незначительно, но попадает вода, подтапливая форпик.

Балласт снова перелили в кормовые цистерны, приподняв слегка пострадавший «ямаловский» нос. Людей направили – устранять проблему. Проблемку.

Подняли «Миля», набрав, загрузив необходимое.

Настраивались принимать с воды намерзших людей, отогревать. Организовывали временные пункты по размещению. Готовили лазарет для раненых. Работали крайне оперативно, в другой раз сказали бы «в цейтноте», но после навала, бойни с «Пиком» все казалось почти будничным, просто в другом ключе.

Четырнадцать миль на 20 узлах «Ямала» это меньше часа, а могли еще накинуть узел. И накинули. Температура забортной – восемь на плюс. За это время фатального переохлаждения у людей не наступит (если только у тех, кто потерял много крови).

– Основную проблему я вижу в отсутствии надежды у моряков посреди океана, – рассуждал Шпаковский, – а ну как человек, несмотря на инстинкт выживания, побарахтавшись, коченея в навалившейся темноте и безысходности, решит «все одно помирать, помощи ждать неоткуда», перекрестится и… «прощайте, братцы».

По поводу переброски вертолетом спасательных средств на место гибели «Рюрика» даже немного поспорили, но, естественно, коротко, так как время тут было определяющим фактором.

Спасшихся предполагали не меньше полутысячи человек. В этом случае то, что доставит вертолет – это почти что ничего.

– Ты там не вздумай у них над головами висеть, страшного страху наводить, – перекрикивал набирающий обороты «Миль» везде успевающий начальник безопасности, – у людей смертельная смерть холодной пучиной под ногами, а тут еще и сверху непонятно что свистит, воет, лучом прожектора шарит. Так и до ужасного ужаса недолго!

Тем не менее загрузили «вертушку» по полной – на внешнюю подвеску взяли спасательную закрытую шлюпку на 88 мест (в ней два «ямаловца» в гидрокостюмах экипажем), в салон, насколько позволяла вместимость и общая грузоподъемность, – контейнеры с самонадувающимися плотиками.

Но основной расчет делался на стойкость и терпение русского моряка.