Подземелья Лубянки - Александр Хинштейн

Они приезжают в первых числах сентября, но здесь их ждет новое испытание: прямо в порту Богданова арестовывает английская контрразведка. Англичане уверены, что Богданов – агент большевиков.

Вот когда пригодились контакты Баткина с англичанами. Он бросается к капитану Уокеру, но тот ему не верит. Уокер на Баткина зол: за каждого провезенного из Севастополя беженца Уокеру были обещаны комиссионные, но дальше задатка дело не пошло. Баткину приходится раскошеливаться и использовать весь свой запас красноречия.

– Богданов – не большевистский агент, – клянется он, – а мой.

Бегство Слащова было запланировано на ближайшие дни. Капитану парохода «Жан» вперед выдали уже расписку за подписью Богданова. Однако чекисты тянут время. Для такой серьезной акции необходима санкция ЦК, а ее все нет.

Баткин нервничает. Ему кажется, что советы хотят обойтись без него, благо резидент ВЧК Ельский-Тененбаум – он знает о его существовании со слов Слащова – по-прежнему находится в Константинополе. Баткин не спускает с генерала глаз. По несколько раз на дню он бывает у него, всячески обхаживает и увещевает.

Тем временем по эмигрантской колонии поползли новые слухи, которые были совсем недалеки от истины. Говорилось, что никакого десанта Слащов с Баткиным не готовят, а совсем наоборот – собираются бежать к большевикам.

Сам Баткин слух этот опровергать не пытался. Его самолюбию льстило такое внимание, он хотел чувствовать себя фигурой демонической.

Англичане опять заволновались. Баткину приходится выдумывать новую легенду: дескать, ввиду изменившийся обстановки, десант откладывается, но есть возможность отправить Слащова к «зеленым». В России один за другим вспыхивают бунты и мятежи, а кто лучше Слащова может возглавить это сопротивление.

Капитан Уокер ему не верит. Он требует личного знакомства со Слащовым: пускай генерал сам подтвердит эти слова.

Встречу готовили долго: Слащов не желал метать бисер перед иностранцами. Лишь за несколько дней до отъезда генерал сменил все же гнев на милость.

Брат Баткина Анисим так описывал потом эту встречу:

«Уокер заявил, что англичане подозревают, что Богданов советский агент, покрываемый Баткиным, которым они тоже недовольны, так как он ничего не сообщает им. Слащов заверил Уокера, что Богданов его агент, а не советский, и что Баткин ничего не сообщает, так как он, Слащов, запретил ему давать кому бы то ни было и какие бы то ни было сведения. Слащов сообщил, что он уезжает к зеленым (ни время, ни место, ни способа отъезда не указал)».

Откуда англичанам, да и французам – а до французской контрразведки также дошла информация о готовящемся отъезда Слащова – было знать, что не в Константинополе, а в Москве решается будущая судьба генерала.

В закрытых архивах ЦК сохранился протокол секретного заседания Политбюро, на котором обсуждалось возвращение Слащова. Было это 7 октября. К единому мнению вожди не пришли. По предложению Ленина, в ЦК была образована специальная комиссия по делу Слащова, куда вошли Сталин, Ворошилов и Каменев. В тот же вечер, 7 октября, Каменев подготовил проект решения:

«Предложение признать приемлемым, то есть согласиться на переправку Слащова и компании в Россию».

Но у Ленина была другая точка зрения. То ли он боялся излишней шумихи за кордоном. А может, все проще – не мог простить Слащову личной обиды. В июне 1919 именно Слащов разгромил Крымскую ССР, во главе которой стоял младший брат вождя – Дмитрий Ульянов[49]. Крымским большевикам пришлось срочно спасаться бегством, и в какой-то момент казалось, что Ульянов-младший живым уже не вернется. На этом карьера его и закончилась.

На заседании Политбюро Ленин был единственным, кто воздержался при голосовании. Остальные – особенно активничал Троцкий – единодушно поддержали возврат Слащова.

Оставалось только определить, как выдавить максимум пользы из этой акции. По этому поводу Троцкий и Уншлихт предложили объединить усилия ВЧК, РВСР и Наркомата иностранных дел. Они считали, что Слащову надо сконцентрироваться на написании пропагандистских материалов и воззваний к эмиграции, и до публикации их вся операция должна храниться в тайне.

18 ноября 1921-го года Политбюро окончательно утверждает этот план. Но Слащова в Константинополе уже нет.

Еще накануне, не дожидаясь официального решения, он незаметно для всех успел покинуть дачу на берегу Босфора.

Его хватились только через сутки. Напрасно отряд французской полиции и лично начальник французской контрразведки господин Коломбани переворачивают весь дом верх-дном. Слащов уже далеко.

В угольной яме итальянского теплохода «Жан» он плывет в Россию. Рядом с ним – жена, брат Анисим и горстка верных друзей: бывший помощник крымского военного министра генерал Мильковский[50], отставной комендант Симферополя полковник Гильбих[51], начальник его личного конвоя полковник Мезерницкий[52].

Сам Баткин покидать Константинополь пока не спешит. И хотя в его доме тоже делается обыск, а самого его арестовывают, он не теряет оптимизма. На гора выдается новая «легенда»: Слащов уплыл на моторке в Болгарию, откуда потом возьмет курс на Севастополь.

Версия эта быстро разлетается по колонии, ее подхватывают газеты. Русский Константинополь гудит, точно потревоженный улей.

Но не успели еще великосветские сплетники обсудить, обсосать эту сенсацию, как взрывается сенсация новая: появляется заявление Слащова, оставленное им перед бегством.