Подземелья Лубянки - Александр Хинштейн

Константинополь. Осень 1921 г.

Мысленно он рукоплескал себе. Все получилось ровно так, как и загадывал: точно по его сценарию.

Чертовски приятная это штука: ощущать себя режиссером гигантского спектакля, где обычную сцену заменяет сцена мировой истории, а роли актеров розданы правителям и генералам.

Но быть лишь серым кардиналом – упиваться своим могуществом в одиночку – не по Баткину.

«Отъезд генерала Слащова произвел во всех константинопольских кругах большое впечатление, – доносил в марте 1922-го зам. уполномоченного Наркомвнешторга на Ближнем Востоке А. Тольский[55]. – На всех перекрестках стало известно, что Слащова вывез Баткин; об этом последний сам похвалялся».

Точно заправский гроссмейстер, он играет сразу несколько партий на разных досках. Для каждого у него припасена своя версия, и каждый слышит то, что хочет услышать.

Когда на собрании Союза первопоходников, членом которого состоял и Баткин (знак Ледяного похода на Георгиевской ленте носил, не снимая), возмущенные корниловцы потребовали от него объяснений, он, ничтоже сумняшеся, объявил, что вывозит генералов в Совдепию по заданию ЦК эсеров; что на самом деле никто из них советскую власть не признал, все это фикция, и уже весной будущего года генералы поднимут восстание и убьют большевистских вождей – аккурат к началу румынского вторжения.

Примерно то же рассказывается французам и англичанам. Слащов, дескать, должен возглавить контрреволюционное сопротивление и повести на Москву повстанческую армию зеленых. Он – будущий русский Бонапарт.

Прочей эмигрантской публике Баткин сообщает обратное. Адъютант атамана Краснова полковник Данилов писал, что «в ресторанах, на улицах он [Баткин] открыто говорил: „Слащова отправил я, имею согласие и многих других генералов, я открыто состою в сношениях с Сов. правительством, я единственный уполномоченный говорить с эмиграцией, в ближайшее время буду отправлять группами, жду инструкций от Чичерина“.

Как ни странно, Баткину верят, несмотря на изрядно подмоченную репутацию и увертки провинциального антрепренера. Его слова ложатся на благодатную почву, ибо всем без исключения слушателям чертовски хочется верить в услышанное. Врагам Советской власти – в то, что партия их еще не проиграна. Разуверившимся в белой идее эмигрантам – в то, что дорога домой не заказана.

Это было время крушения былых надежд и идей. Казавшийся очевидным, неизбежным скорый триумф – блицкриг – оказался подобен горизонту: он отдалялся по мере приближения. Напрасно Врангель уверял, что «армия будет существовать в полускрытом виде»: после дипломатических побед большевиков западные державы все сильнее отворачивались от неудачливых союзников, стыдливо взирали на них, точно на бедных родственников.

Триумфальное бегство Слащова стало последней точкой, катализатором, ускорившим процесс распада. Если уж Слащов вернулся…

4 ноября ВЦИК выпускает декрет об амнистии всем рядовым солдатам белых армий. Им гарантируется неприкосновенность и полное прощение. Декрет сознательно был приурочен к бегству Слащова. Результат превзошел все ожидания. До конца 1921-го года на родину вернулось рекордное число реэмигрантов – почти 122 тысячи человек.

В основном это были сошки мелкие, птицы невысокого полета. Кремль же жаждал иного. Москве были нужны фигуры громкие, способные окончательно разложить, обезоружить белую эмиграцию. Вслед за Слащовым, правда, в Совдепию вернулось и несколько других генералов. Уехали бывший командир корпуса А. Секретев, начдив Ю. Гравицкий[56], генералы И. Клочков[57], Е. Зеленин[58] (подписанное ими воззвание «К войскам белых армий», широко гулявшее по эмиграции, многих заставило призадуматься). Но все они не являлись звездами первой величины, и должного эффекта их реэмиграция не достигла, хоть открыто и объявили генералы, что готовы перейти на службу в РККА.

Большевикам требуется размах, монументализм. Если примеру Слащова последуют и иные авторитетные генералы, на белом движении можно будет окончательно поставить крест. И тогда на сцене вновь появляется Баткин.

Баткин говорит, что может отправить в Россию еще пяток-другой генералов. Опьяненные слащовским успехом резиденты ВЧК – и Богданов, и Ельский-Тененбаум, и тайно приехавший в Константинополь особоуполномоченный ВУЧК Виленский, – тот самый, что вербовал Богданова – радостно глотают наживку Баткина. В любое другое время они вряд ли поверили бы ему так быстро, но после удачи со Слащовым у Баткина – серьезный карт-бланш.

«Баткин хвалится, что у него есть связи с Деникиным, Врангелем, Красновым, Кутеповым и др., – писал в ИНО ВЧК зам. уполномоченного НКВТ на Ближнем Востоке А. Тольский (параллельно со своей основной работой Тольский, приехавший в Константинополь в ноябре, выполняет и поручения негласные, щекотливые). – Определенно заявляю, что прямых связей у него нет, что он только припускает перед Виленским, почему-то доверившимся этому темному господину».

Тольский приводит совсем уж фантасмогорический пример. Оказывается, Баткин просил у него гарантии для Врангеля, желающего-де вернуться в Россию.

«Со слов Баткина, Врангель выработал следующий план: весной Румыния нападет на Россию. Со стороны Румынии выступает Врангель с нашим флотом, который будет выделен Антантой. И тогда-то Врангель со своей армией и флотом переходит на сторону Советской России».

«Мне было известно, что с моим именем Баткин связывает многих генералов, – сообщал уже после своего приезда в Россию процитированный нами выше полковник Данилов, бывший адъютант атамана Краснова. – Якобы через меня он имеет с ними связь, что располагает уже какими-то данными от них».

«Ему никто не верил, – писал он дальше. – Его дальнейшие разговоры о том, что Слащов получил большие деньги от большевиков, что другие генералы нечестны и другие требуют еще больше, так, например, генерал Дубяго, который задерживается из-за этого, вызывали озлобление. Стало известно от самого же Баткина, что он говорил с Врангелем, Науменко[59], Богаевским[60] (…) Я знаю определенно, что ни с Науменко, ни с Богаевским он не говорил – Науменко отказался даже принять его; полагаю, что и с Врангелем он не встречался. Понятны стали его намерения относительно меня, которого он выставлял как связь от Краснова».