Подземелья Лубянки - Александр Хинштейн

«В настоящее время я нахожусь на пути в Крым. Предположения и догадки, будто я еду устраивать заговоры или организовывать повстанцев, бесмыссленны. Революция внутри России кончена. Единственный способ борьбы за наши идеи – эволюция.

Меня спросят, как я, защитник Крыма от красных, перешел теперь на сторону большевиков. Отвечаю: защищал не Крым, а честь России. Ныне меня тоже зовут защищать честь России, и я буду выполнять свой долг, полагая, что все русские, в особенности военные, должны быть в настоящее время на родине».

Эмиграция впала в шок. От кого угодно можно было ожидать такого фортеля, но от Слащова… Человека, которого в красной печати именовали не иначе, как «Слащов-вешатель»… Монархиста и русофила до мозга костей…

«Неожиданный отъезд Слащова, – писал по этому поводу литератор-эмигрант А. Слободской, – всколыхнул буквально сверху донизу всю русскую эмиграцию».

21 ноября пароход «Жан» пришвартовался в Севастополе. Прямо на пирсе Слащова и его людей встречали чекисты.

На вокзале генерала дожидался уже личный вагон Дзержинского. Ради такого дела председатель ВЧК прервал свой отпуск и приехал за Слащовым лично.

Я почему-то очень явственно представляю эту сцену. Молча смотрят они друг на друга – два злейших, непримиримых врага. Барабанит по крыше вагона поздний ноябрьский дождик. Потеют стекла.

У каждого – тяжелый, пристальный взгляд: взгляд, под которым обмирали сотни людей. Но отвести в сторону глаза они не вправе. Идет молчаливая дуэль двух гигантов, битва титанов, еще при жизни ставших мифологическими героями.

– Ну, здравствуйте, Яков Александрович, – говорит наконец Дзержинский и протягивает генералу руку.

Слащов медлит, но не отводит пристального взгляда. Эти секунды он будет помнить до конца своих дней. Здесь, в Крыму, он испытал самые счастливые мгновения жизни, здесь был его Аустерлиц. И здесь же настигло его Ватерлоо.

Негнущейся сухой ладонью он пожимает руку Дзержинского, надолго задерживая ее.

Дуэль окончена. Окончена задолго до этого пасмурного ноябрьского дня…

…23 ноября в «Известиях» появилось официальное сообщение о предоставлении Слащову советского гражданства и полной его амнистии.

«Возвращение генерала Слащова-Крымского, – читаем мы в воспоминаниях председателя Крымской ЧК Федора Фомина, – окончательно развеяло миф о репрессиях, чинимых большевиками над возвратившимися белыми эмигрантами».

Поскольку Фомин в нашей истории больше не появится, об этом человеке надо сказать особо.

Профессиональный чекист Федор Фомин мало известен широкой публике, хотя и был он участником многих исторических событий. И тем не менее – бьюсь об заклад – не найти в нашей стране такого человека, который его не знал бы. Точнее, персонажа, списанного с Фомина.

Подобно Слащову, он тоже оказался прототипом всесоюзно известного героя. Правда, факт этот не известен никому, кроме авторов легендарного фильма о красном разведчике Павле Кольцове…

Пал Андреич, Вы шпион?…

Если бы не Штирлиц, не было бы в России киногероя популярнее, чем Павел Андреич Кольцов; о нем бы, адъютанте Его Превосходительства, а вовсе не о штандартенфюрере СС, слагал бы народ анекдоты.

Они появились на экране почти одновременно. Соломин и Тихонов: два героя, два разведчика, два хладнокровных красавца – наш ответ Джеймсу Бонду. Улицы пустели, когда сериалы эти шли по телевизору, падала до нуля преступность, потому что жулики тоже любили шпионские саги.

«Пал Андреич, вы шпион?» – «Видишь ли, Юрий…»

Особый романтический флер истории «адъютанта» придавало то, что в основу фильма (а точнее одноименного романа, написанного И. Болгариным и Г. Северским) положены были реальные события. Об этом любознательный телезритель без труда мог узнать из многочисленных аннотаций. Называлось и имя прототипа Кольцова: Павел Макаров. Именно этот человек якобы был внедрен Лубянкой в самое сердце Добровольческой армии. И хотя подвиги, совершаемые на экране Павлом Кольцовым, мало походили на то, что сделал Павел Кольцов в реальности, слава супершпиона Гражданской войны надолго закрепилась за ним…

Даже такое солидное исследование, как многотомные «Очерки истории российской внешней разведки», называет Павла Макарова в числе лучших разведчиков ХХ века. Его судьбе посвящена целая глава 2-го тома очерков.

Правда, авторы сразу оговариваются: «Свидетелей и основных действующих лиц этой необычный истории давно нет в живых, не сохранилось и каких-либо документальных материалов».

Подождите, но откуда тогда взялась уверенность, что Макаров – это Кольцов, да и что, вообще, человек такой существовал на самом деле? Единственное доказательство тому – записки самого Макарова, вышедшие в 1929-м году и переизданные лишь однажды – 45 лет назад.

Мы внимательно проштудировали эти воспоминания, давно уже ставшие библиографической редкостью. С историей кино-адъютанта роднит их немногое. Судите, впрочем, сами…

Сын железнодорожного стрелочника и прачки (почти как в дворовой песне: сын поварихи и лекальщика…) Павел Макаров родился в 1897-м году в рязанском городке Скопино. Когда пришел срок – был призван в солдаты. Окончил 2-ю Тифлисскую школу прапорщиков, но в действующую армию попасть не успел.

Наступает февраль 1917-го. Армия трещит по швам, и в этой неразберихе Макарова назначают командиром стрелковой роты и отправляют на Румынский фронт. В первом же бою его ранят. Макаров получает отпуск и желает присоединиться к трудовому народу, но вместо этого, в Мелитополе, случайно натыкается на части дроздовцев. Признаться в симпатиях к большевикам равносильно самоубийству, и Макаров выдает себя за офицера, уверяя, будто за доблесть на фронте представлен к штабс-капитанскому чину. С этого момента похождения Макарова начинают походить на приключения Жиль Бласа.

Его представляют будущему генералу Дроздовскому[53]и прикомандировывают к штабу. Вместе с дроздовцами он идет на Дон, участвует в захвате Ростова, однако все мысли его об одном – как послужить революции. В Бердянске, встретив старого своего знакомого большевика Цаккера, Макаров просит сообщить в севастопольский ревком о своем внедрении в стан белых. Он знает, что в ревкоме работает его родной брат – кристальный большевик Владимир.

Тем временем Дроздовский умирает от ран. Новым начальником дивизии становится генерал Май-Маевский[54].