Вам - задание - Николай Чергинец

Володя остановил группу, сказал, как они пойдут дальше. Никто не возражал. Только офицер, чех, коверкая слова, сказал, что он со своим товарищем будет двигаться последним и если немцы заметят группу, то все должны броситься вперед по дну оврага, а они огнем из автоматов их прикроют. И чехи достали оружие, которое до сих пор несли завернутым в тряпки. Дальше шли молча, в затылок друг другу. Вот и овраг. Спустились вниз по узкой тропинке удачно. Теперь все зависело от них самих: смогут двигаться без единого звука, значит — пройдут. Володя волновался. Еще бы, ему впервые поручено дело, от исхода которого зависит, будут ли подпольщики привлекать его к участию в других операциях. Понимал Володя и другое, главное — ему вручена судьба этих людей и он не должен подвести отца. Когда они уже прошли половину пути, наверху вдруг неожиданно вспыхнула спичка. «Курят, — подумал Славин, — значит, пока идем хорошо».

Вскоре овраг кончился, и они выбрались наверх. Дальше простиралось поле, а за ним — лес. Володя довел группу до условленного места и остановился:

— Ну, вот. Теперь пойдете сами.

Один из мужчин, по голосу Сергей Миронович, снял с себя плащ и, укрывшись с головой, при свете спички уточнил по карте, где они сейчас находятся, затем удовлетворенно проговорил:

— Все в порядке, товарищи! Если ничто не помешает, то через час встретимся со связным. — Он крепко пожал Славину руку. — Спасибо тебе, хлопец! До встречи после победы.

Ох, как хотелось Славину не поворачивать обратно, а пойти с этими людьми, которых ждут бои с врагом! Но делать нечего, нужно возвращаться, и Володя, попрощавшись, отправился в обратный, такой же опасный путь. К утру он был дома.

Петр Мочалов проснулся от того, что звякнуло оконное стекло и в палате пахнуло чистым, свежим воздухом. Кто-то из раненых, очевидно, тот, кто раскрыл окно, тихо, с восхищением сказал:

— Красота какая! А воздух! Сам ешь, но и друзьям надо.

В палате заворочались и послышались голоса:

— Значит, тебя уже выписывать пора...

— Раз о природе заговорил, факт, что здоров...

— На ногу он припадает для того, чтобы врачи думали, что до полка не дойдет...

Мочалов не спешил открывать глаза и старался по голосам определить, кто говорит. Тот, который покашливает и говорит отрывисто — капитан Старостин, артиллерист. Веселый, задиристый голос с нажимом на "о" принадлежит уже немолодому лейтенанту — саперу Дубенцову.

Мочалов вспомнил рассказ Дубенцова о том, как его в конце марта ранило. Дубенцов со своими солдатами наводил мост через небольшую речушку, а тут в небе немецкие самолеты неожиданно появились и давай клевать переправу. Дубенцов услышал сзади взрыв, и последним ему запомнилось то, что он начал тонуть. Здесь, в полевом госпитале, он позже шутил: «Плавать по Волге с пеленок умею, а теперь, после этого, кажется, разучился». Его, раненного и контуженного, спасли двое бойцов-саперов, которые в сплошном грохоте разрывов увидели, как пошел ко дну их командир, и бросились на помощь.

Петру вспомнился сон. Здесь, вдалеке от передовой, он почти каждую ночь видел во сне свою семью. «Что с ними? Живы ли?» Перед глазами стояли такие родные, милые лица: улыбающаяся Таня, по-деловому серьезный, но готовый пуститься на любую шалость Ванюшка и нежная, кроткая, внимательная Юля. Она очень любила сидеть у него на коленях, прижать к груди головку или шептать что-то папе на ухо. Юле очень нравилось, когда отец тоже отвечал шепотом. В такие минуты Таня, как правило, смеясь, говорила Ванюшке: «Смотри, сынулька, какие заговорщики у нас в доме объявились. Видишь, шепчутся, не иначе как заговор против нас с тобой готовят». Счастливое мирное время. Каким дорогим и далеким кажется оно сейчас.

Мочалов не обратил внимания, что в палате неожиданно прекратился шум, стихли веселые голоса. Он вздрогнул и открыл глаза, когда услышал спокойный, мягкий голос врача Василевской:

— Что, товарищи, расшумелись? Ведите себя спокойнее, рядом с вами палата с тяжелыми.

Она перевела взгляд на Мочалова и, чуть улыбнувшись, подошла к его кровати.

— Ну как чувствуете себя?

— Спасибо, Ольга Ильинична, скоро буду просить о выписке.

— Все вы торопитесь, но выпишем только тогда, когда будете здоровыми.

От ее внимательного взгляда Мочалову стало неловко. Он со злостью ругнул себя: «Лень побриться. На человека неудобно смотреть с такой рожей». А врач уже повернулась к другому раненому, лежащему на соседней кровати. Он прибыл в госпиталь раньше Мочалова, но раны его долго не заживали. Василевская спросила:

— А как вы себя чувствуете, товарищ Мухин?

Мочалову стало несколько обидно, что так быстро отошла от него Ольга Ильинична. За полтора месяца, которые он провел здесь, между ними установились какие-то особые отношения. Случилось это после того, как ему впервые разрешили выйти во двор. Щурясь от яркого солнца, пошатываясь от слабости и чистого весеннего воздуха, Мочалов прошел в самый дальний конец двора. И вдруг здесь, за сараем, где была столярная мастерская, увидел сидящую на досках Василевскую. Она, вытирая марлевой салфеткой глаза, плакала.

Мочалов повернулся и тихонько ушел обратно за угол столярки. Но когда отошел немного, подумал: «А вдруг у нее горе? Погиб муж? Нет, пойду, может, как-то успокою». Он повернул обратно. Доктор не видела его, продолжала плакать. Мочалов сел рядом и только тогда, когда она испуганно взглянула на него, сказал:

— Извините, Ольга Ильинична, я случайно забрел сюда. Увидел ваши слёзы, и не мог уйти.

Ольга Ильинична быстро поднялась:

— Извините меня, Мочалов, это обычные бабьи слезы, — она невесело улыбнулась. — Вспомнилось былое, довоенное... господи, даже не верится, что всего год прошел, а так много потеряно, разрушено...

Ее глаза снова стали влажными. Но ниточка доверия была уже протянута, ей самой, вероятно, захотелось поговорить с этим невеселым, всегда задумчивым человеком.

— Сегодня день рождения моей дочери, Юленьки.

— Ну вот видите, у вас глаза мокрые, а день-то радостный, дочь на год повзрослела. Кстати, сколько ей сегодня исполнилось?

— Одиннадцать...

— Здорово. У меня тоже дочь Юля, и ей тоже одиннадцать, правда, только в июле исполнится.

Ольга Ильинична снова взглянула на Мочалова. И взгляд этот поразил его: такая мучительная боль была в ее глазах.

— Ей было бы одиннадцать.

Потрясенный Петр молчал.

— Десятого июля прошлого года у меня не стало детей — Юленьки и Сереженьки... С ними погибла и моя мама. Так случилось, что меня срочно из дома в госпиталь вызвали. В этот момент немецкие самолеты налетели, началась бомбежка. Как обычно во время налетов они прятались в погреб, а я побежала в госпиталь. А когда после операции прибежала домой, на месте дома огромная воронка... Лучше бы я осталась с ними в погребе...