Вам - задание - Николай Чергинец

Мочалов не знал, что можно сказать этой женщине, как утешить ее, да разве можно утешить в таком горе. Они долго разговаривали. Ольга Ильинична спросила о его семье. И Петр не таясь рассказал ей обо всем, о своей постоянной тревоге.

Тогда же Мочалов узнал, что муж Ольги Ильиничны, командир артиллерийской батареи, воюет под Ленинградом.

И сейчас, лежа на госпитальной койке, он так задумался, что вздрогнул, почувствовав прикосновение к своей руке. Перед ним стояла Ольга Ильинична.

— Вам нехорошо? — глаза ее смотрели встревоженно.

— Нет-нет. Я просто задумался, — ответил Петр, а на душе стало приятно от того, что за долгие месяцы кто-то беспокоится о нем.

Ольга Ильинична, кивнув головой, направилась к выходу. У самых дверей она чуть не-столкнулась с молодым лейтенантом. Строго спросила:

— А кто вам разрешил в палату вот так врываться?

— Доктор, миленькая, — начал он оправдываться, но Ольга Ильинична перебила его:

— Не миленькая, а военврач, капитан медицинской службы Василевская.

— Очень приятно, — невпопад ляпнул лейтенант, и это решило дело в его пользу. В палате грохнул хохот, улыбнулась и врач. Спросила:

— Откуда вы и к кому?

— Прямо с передовой, на одну минуточку, к капитану Мухину, мне сказали, что он в этой палате лежит.

А Мухин уже сел на кровати и громко крикнул:

— Купрейчик! Алексей!! Каким ветром?

Василевская подозрительно посмотрела на свертки в руках лейтенанта и чуть потеплевшим голосом сказала:

— Ладно, товарищ лейтенант, побудьте несколько минут, но только не задерживайтесь. Сейчас начальник госпиталя начнет обход, а в этой палате посторонним находиться нельзя.

— Спасибо, доктор, извините, товарищ капитан, я, ей-богу, на одну минуточку, — и он быстрым шагом направился к койке Мухина.

А у Мочалова пропал голос. Он тоже хотел крикнуть Алексею, но спазмы так сдавили горло, что он только чуть слышно промычал.

Алексей подошел к Мухину, они обнялись и наперебой стали спрашивать друг друга. А Мочалов, справившись наконец с волнением, решил пока не окликать двоюродного брата. «Пусть наговорится, — решил он, — а затем я ему устрою сюрприз!»

Он вспомнил, как однажды, с полмесяца назад, Мухин рассказывал о командире взвода разведки, который на железнодорожном полустанке случайно встретил свою жену. Но фамилию командира взвода капитан тогда не назвал. «Так вот о ком он рассказывал, — волнуясь, думал Мочалов, — значит, Алексей встретил Надю».

Вдруг Петр вспомнил, что Ольга Ильинична строго-настрого предупреждала Купрейчика о том, чтобы он долго не засиживался, и испугался, что Алексея вот-вот могут выпроводить из палаты. Он прислушался к разговору Мухина и Купрейчика и, поняв, что о главном они уже переговорили, поудобнее устроился на кровати и спокойно сказал:

— Алексей Васильевич, может, и со мной немного по-поговоришь?

Алексей на полуслове оборвал разговор и оглянулся. На него весело смотрел заросший бородой мужчина с повязкой на голове. И вдруг лейтенант вскочил:

— Петр? Петя-я-я!

Он, хватаясь за спинку кровати, обежал вокруг нее и бросился к Мочалову:

— Браток, брат!

Они обнялись и поцеловались. Никто не видел, как в этот момент в палату заглянула капитан Василевская. Увидев эту встречу, она не сказала ни слова и тихонько закрыла за собой дверь.

А Петр и Алексей, не скрывая слез радости, держались за руки и молча смотрели друг на друга. Эта встреча никого не оставила равнодушным. Даже тяжелораненый пожилой капитан, повернув голову, с улыбкой смотрел на них.

Мочалову хотелось о многом поговорить с Алексеем, и он предложил:

— Алеша, я сейчас встану, и мы пойдем во двор, — и он попросил раненых: — Братцы, если обход будет, то прикройте меня.

Молчавший во время этой сцены Мухин первым ответил:

— Идите, идите. Мы найдем, что сказать. Только ответьте мне: вы что, братья?

Мочалов улыбнулся:

— Двоюродные. Меня же война застала в доме его родителей в деревне под Гродно в день его свадьбы, которую мы так и не успели сыграть.

Мухин рассмеялся:

— Ну, Купрейчик, я уже однажды сказал: везучий ты человек на неожиданные встречи. То с женой нос к носу столкнешься, то вот теперь — с братом.

Через несколько минут Петр и Алексей были на улице. Рассказали друг другу о своих мытарствах после того, как они расстались, удивляясь, как почти одинаково сложилась у них в первые месяцы войны судьба. Петр сказал:

— Когда Мухин в палате рассказывал о том, как ты встретился с Надей, то он не назвал фамилии, а то бы я уже давно знал, что ты жив и воюешь со мной где-то рядом. Ты Надю больше не видел?

— Нет, — Алексей грустно опустил глаза, — никак не могу простить себе, что в суматохе не записал ее адрес. Ты знаешь, теперь не могу пройти мимо ни одного медсанбата или госпиталя. Все кажется, что именно там она и служит.

— Писал куда-нибудь?

— Писал, но сам понимаешь, что вокруг творится, трудно ее найти... Ну, а ты как? Вестей из дома, конечно, никаких?

— Никаких... Извелся весь от неясности... Сам знаешь из газет, как фашисты издеваются над нашими людьми. Мне порой так страшно становится за них, что ты даже себе представить не можешь! Таня у меня такая беспомощная, и ребята еще маленькие. Кажется, полжизни отдал бы только за одну-единственную весточку от них...

К ним подбежала медсестра. Стрельнула веселыми карими глазами на подтянутого лейтенанта и строго сказала:

— Больной Мочалов, идите немедленно в палату, начался обход, вас сегодня будет смотреть профессор.

Петр повернулся к брату:

— У тебя есть листок бумаги и карандаш?

— Знаешь, после встречи с Надей всегда ношу с собой, — улыбнулся Алексей и полез в карман.

Мочалов попросил:

— Запиши мне свой адрес, а для себя — мой. И давай договоримся: если кто-то что-нибудь узнает о наших семьях — немедленно сообщает.

Поторапливаемые медсестрой, они пошли к небольшому двухэтажному зданию, в котором размещался госпиталь.

Летом 1942 года гитлеровская пропаганда захлебывалась от восторженных визгливых излияний. В газетах и по радио фашисты хвастливо заверяли, что войска непобедимого вермахта вот-вот сокрушат большевистскую армию. Люди уже привыкли к этой шумной болтовне главаря фашистской пропаганды Геббельса и его помощников.

Многое, конечно, не доходило до деревни, где проживала семья Мочалова, однако люди не верили фашистской пропаганде. И все больше и больше мужчин уходили в лес к партизанам.