«Волос ангела» - Василий Веденеев

Грек скрылся в каюте, потом снова выглянул, показав рукой на высоко поднявшееся солнце, призывно махнул в сторону открытого моря.

— Пора отплывать, — поручик Гирин, низкорослый, с рыхлым, широким лицом, выжидательно уставился на Чернова.

— Да-да, конечно… — торопливо согласился тот. — Иначе не успеете прийти на место затемно. Ну, будем прощаться?

— Прощайте, подполковник, — холодно сказал Березин и пошел по качающимся в такт его шагам сходням на дубок. Раскрывший было ему для прощального объятия руки Чернов сделал вид, что ничего не произошло, и, повернувшись, обнял Гирина, прижавшись к его жестковолосой, непокрытой голове чисто выбритой щекой, пахнущей одеколоном.

Немного отстранив от себя поручика, но не выпуская его, Чернов негромко и, как ему показалось, очень доверительно посоветовал:

— Приглядывайте там за Березиным. Слишком самостоятелен. Адреса явок помните?

— Да, — поручик неловко высвободился, надел картуз, отдал честь и пожал протянутую Черновым руку. — Не беспокойтесь, господин подполковник. Надеюсь, получите от нас добрые вести.

— Дай-то Бог! — Чернов, сняв шляпу, перекрестился.

Поднявшись следом за Березиным по сходням, Гирин сделал греку знак, что можно отчаливать. Тот залопотал, хлопнув себя по тощим ляжкам ладонями, что-то прокричал, и на палубу вылез его помощник — такой же продубленный солнцем, заросший до самых глаз сивой щетиной мужчина неопределенного возраста и неизвестной национальности. Быстро сбросил сходни. Отпихнувшись от причала длинным веслом, они ловко развернули дубок по ветру и распустили парус.

Выбеленное соленым ветром и жгучим зноем полотнище гулко хлопнуло, выгнулось, наполняясь свежим дыханием моря; берег стал быстро удаляться.

Стоя на корме, Березин безучастно наблюдал, как подполковник Чернов с самодовольно-глуповатым выражением лица, какое бывает у не очень-то умных людей, полностью уверенных в собственном превосходстве над всеми остальными, осенил крестным знамением их дубок, а потом, сняв шляпу, помахал ею вслед уходящему суденышку.

Вот его светлая фигурка на длинном темном причале стала казаться совсем маленькой, а потом и вовсе пропала из виду. Может быть, ему надоело стоять и глядеть вдаль или, скорее всего, он почел свой долг выполненным и ушел доложить, что люди отправлены и теперь надо готовить других.

Подошел Гирин, молча встал рядом, посасывая папиросу, потом негромко сказал:

— Зря вы так громко про грека… Наверняка он только придуривается, а сам прекрасно понимает по-русски. Иначе как бы с ним договорились?

— Кто он такой? — имея в виду хозяина суденышка, спросил Березин.

— Контрабандист, — пожал плечами Гирин. — Подполковник говорил, что он часто ходит к русскому берегу и еще ни разу не попался: ловкий, дьявол, все течения знает, все пустынные места и дикие пляжи. Будем надеяться на лучшее. Должен доставить нас с вами без ненужных приключений.

— Доставит, а потом? Нас встретят?

— Нет, — Гирин выплюнул окурок и достал новую папиросу, отвернулся и, прячась от ветра, прикурил. — Высадит на берег и уйдет, а мы переоденемся — и в город. Вот там нас будут ждать.

— Должны ждать, — поправил Березин. — Скажите, Гирин, вы сразу согласились, когда вам это предложили?

— А что оставалось делать? — усмехнулся поручик. — Плата обещана царская, а жить на что-то надо? Семья у меня здесь.

— Там, — махнул рукой за корму Березин.

— Что? — не понял Гирин.

— Я говорю, семья ваша там, а не здесь.

— Формалист вы, право. Пойдемте в каюту, что-то свежо становится. На море всегда такой ветер. Никогда не хотелось мне быть моряком, даже в детстве, сам не знаю почему, но не хотелось. А вам?

— Не помню. Городовым хотел быть, брандмейстером, потом жокеем. К лошадям тянуло… Пожалуй, вы правы, пойдемте, спрячемся в нутро нашего ковчега. Может, не так мотать станет, а то душу готов вывернуть наизнанку. И без того тошно, да еще качка.

Гирин хотел было спросить: от чего же это господину поручику Березину тошно, уж не от страха ли перед тайной высадкой на большевистском берегу? — но потом раздумал. Зачем заранее портить отношения — впереди полная неизвестность. Хорошо было слушать разглагольствования Чернова и других контрразведчиков: у них все получалось как по нотам, штабная диспозиция, да и только, — во столько-то часов прибываете, во столько-то входите в город, во столько-то в таком-то адресе вас ждут, тогда-то отправляют туда-то… А как оно обернется на деле? Березин офицер опытный, проверенный, заносчив немного, ну да это можно принимать с юмором. Ничего, оботрется, поневоле придется прижаться плотнее друг к другу, когда окажешься среди врагов на том берегу моря, глядишь, поубавится спеси. А если бы он не пользовался доверием и не имел опыта, контрразведчики его не послали бы. Интересно, ему Чернов тоже приказывал приглядывать за ним, Гириным? Мог и приказать, он такой, господин подполковник, — каждому тайно, доверительно прикажет приглядывать за другими. Гирину зримо представилось чисто выбритое лицо Чернова, седоватая щеточка усов под его большим, породистым носом, мягкие губы, как-то очень складно выговаривающие:

— Что поделать, голубчик, время пришло такое, никому нельзя доверять, абсолютно никому…

Забившись в каюту — тесную, пахнущую смолой, рыбой, уксусом и мокрым деревом, — офицеры завалились на укрепленные к стенам откидные лавки с бортиками, покрытые тощими матрацами, набитыми морской травой. Качка выматывала — не хотелось ни курить, ни разговаривать, ни смотреть друг на друга. Гирин вынужден был признаться самому себе, что он даже не представлял, что его так скоро начнет укачивать.

— Как вы? — повернув голову в сторону Березина, спросил он.

— Качает… Утлая скорлупка, на нормальном судне такой качки не почувствовали бы.

Распахнулась дверь, в каюту заглянул грек-контрабандист. Увидев бледно-зеленые лица своих пассажиров, осклабился и исчез. Вскоре где-то внизу, под палубой, чихнул и застучал движок, сначала с перебоями, потом ровнее. Дубок прибавил хода, выровнялся, меньше стал ложиться на борт. Незаметно Гирин задремал.

Проснувшись, увидел Березина и грека, примостившихся у небольшого столика перед разложенными на нем копченой рыбой, горкой овощей и елозившей по крышке стола бутылью с темным вином. Заметив, что он открыл глаза, грек налил в мутноватый стакан вина и молча протянул ему. Гирин отрицательно помотал головой.

— Хорошо! — контрабандист блаженно закатил глаза и прищелкнул языком. — Бери!

Гирин взял. Вино оказалось терпким, немного отдававшим на вкус жженой пробкой, но хорошо снимавшим неприятную кислую горечь во рту. Выпив, вернул стакан, получив взамен кусок рыбы на ломте хлеба и половинку луковицы, сочной, синеватой. Как ни странно, он съел все это с аппетитом.

— Мы тут поговорили, — повернулся к нему Березин. — Наполовину как глухонемые, при помощи жестов, наполовину как нормальные люди. Похоже, что придем на место то ли в четыре утра, то ли через четыре часа.