Эми и Исабель - Элизабет Страут

Снег быстро таял, дорожки в лесу раскисали, становясь непроходимыми. Обе девочки сегодня не надели сапог и осторожно ступали среди топкого снега пополам с грязью, а над ними вода стекала с таким постоянством, что, если бы не ослепляющее солнце, впору было подумать, что идет дождь.

— Мой папаша с кем-то спит, — сказала Стейси, когда они добрались до места. Она засунула шоколадную пастилку в рот и стала ее жевать, энергично работая челюстью. — Черт, — добавила она, поглядев вниз, — ноги вдрызг мокрые.

Мало того, они были еще и грязные, черные комки налипли на туфли.

— Дай им сперва высохнуть, а потом почистишь, — сказала Эми, но она забеспокоилась. На ней самой были замшевые туфли, и Исабель часто напоминала, сколько они стоят.

— Ага, — сказала Стейси, доставая сигареты, — знаешь, мне это до лампочки.

Эми посмотрела на тающий снег, стекающий по темнеющей коре, и спросила, обернувшись к Стейси:

— Откуда ты узнала об отце?

— О, — сказала Стейси, как будто впервые об этом услышала, — я могу ошибаться. Я чувствую. И мне это снилось. Именно так. — Она прикурила обе сигареты и протянула одну Эми. — Я забыла, но мне это снилось.

Она пожевала губу, глядя на сигарету. Эми глубоко вздохнула.

— Странно.

— Я была то ли в воде, то ли еще где, а отец стоял на берегу с какой-то женщиной, вроде… — Стейси затянулась. — Кто его знает. — Она вздрогнула. — Да пошел он!

— Вот эти ужасно вкусные. — Эми показала сигаретой на полупустую коробку шоколадных пастилок, балансирующую на краю бревна; мама Стейси купила конфеты близнецам на день рождения, но Стейси стибрила их и принесла в школу.

— Угощайся. — Стейси махнула рукой. — Знаешь, моему отцу платят уйму денег, чтобы он растолковывал сны, но всякий раз, когда мне снится сон, его это не касается.

— Но об этом ты ему не рассказала?

— Нет, но боже, вот это мысль! Дождусь ужина и скажу: «Папа, мне приснился сон, что ты трюхал какую-то женщину, и это была не мама. Не мог бы ты сказать мне, что это значит?»

Эми взяла еще одну пастилку. Она была расстроена, сон Стейси ее мало интересовал. На самом деле ее беспокоило мучительное и стыдное воспоминание о том, как она поцеловала мистера Робертсона в щеку. Какая дурость! Он ведь женат, у него обручальное кольцо, так что, наверное, дома он все рассказал жене и они похихикали. А жена ему: «Это нормально, когда девочки влюбляются в своего учителя». В животе у Эми потяжелело от конфет. Она не считала нормальным свое чувство к мистеру Робертсону. Проглотив остаток пастилки, Эми подумала, что он улыбнулся ей сегодня утром во время урока только потому, что был сам смущен ее дурацким поступком.

Капля воды упала с ветки на голову Эми и поползла вниз по лбу. Она стерла ее рукавом пальто.

— В какой колледж ты хотела бы пойти? — спросила она Стейси.

Мистер Робертсон говорил Эми, что надо выбрать колледж получше, когда они сидели в его машине рядом с ее домом.

— Ни в какой. Я слишком тупая. Поеду в Нью-Йорк и стану певицей. — Стейси уставилась на пастилку и выбрала ту, на которой было побольше шоколада. — Проблема приемных детей, — объяснила она, держа сигарету в одной руке и шоколадную пастилку в другой, — в том, что родители могут попасться умные, и они надеются, что ты тоже будешь умной, а ты оказываешься дурындой. Конечно, это разочаровывает их. Они не могут в этом признаться, но все еще надеются, что ты будешь благодарна им за то, что они вообще тебя взяли. И вправду, ты должна быть чертовски благодарна, что они не оставили тебя в канаве.

— Ты же не осталась бы в канаве? — Такой поворот заинтересовал Эми.

— Конечно нет. — Стейси откусывала шоколад маленькими кусочками. — В том-то все и дело. Я была только в стерильной больнице, когда родилась, а потом родители пришли, удочерили меня и привезли домой, но я должна вести себя, как если бы они спасли мою чертову жизнь.

Эми курила сигарету и раздумывала над этим.

— Не они, так кто-нибудь еще удочерил бы тебя, — заметила она в конце концов. — Стопудово, многие захотели бы, ты же была очаровательным ребенком.

Стейси выбросила недоеденную пастилку в кусты, уронила сигарету на землю и долго смотрела на нее, как будто спала с открытыми глазами.

— Розы красные, — наконец сказала она, — фиалки голубые, я — шизофреник, и я тоже.[4]— Она смотрела поверх Эми. — Мой папа думает, это смешно, просто до поросячьего визга.

Пришла весна. Кусты форзиции расцвели золотыми цветами на дорожках и вдоль каменных стен, за ними раскрылись нарциссы и гиацинты. Нарциссы изгибались на стеблях, постукивая по стенам, когда поднимался легкий ветерок. Небо день за днем все больше голубело, солнце нагревало каменные стены домов. Окутанные нежной зеленью березы у берегов реки выглядели робкими и тощими, как школьницы. Блики плясали на воде, и теплый ветер дул над рекой. Люди завтракали на берегу, на скамейках в парке, еле удерживая бумажные пакеты с жареной картошкой, которые так и норовил унести ветер.

Вечера становились длиннее, окна на кухнях под вечер оставались открытыми, и было слышно, как поют на болоте квакши.

Исабель вышла подмести ступеньки у входа в дом и вдруг почувствовала, что ее ожидает нечто новое в жизни. Предчувствие было так сильно, что Исабель растерялась. Она решила, что такое чувство возникает при откровении. Бог стоял на ступеньках, в последнем блике солнечного луча на клумбе тюльпанов, в хриплом клекоте из болот, в ароматном сыром воздухе, наполненном запахом тонких корней печеночника и лапчатки. Она вернулась в дом, заперла филенчатую дверь, ее не покидала уверенность, что ее жизнь, благодаря Его любви, наконец подошла к чему-то огромному и новому.

И Эми, слава богу (нет, действительно, слава Ему), стала более разговорчивой, чем раньше, ей стало нравиться в школе. Она вступила в Английский клуб и Школьный совет и часто оставалась на собрания после уроков. И тогда она честно звонила Исабель на работу. Иногда Эми поясняла, что остается подтянуть других по испанскому языку. Мисс Ланьер, учительница испанского, сама попросила ее об этом. Стейси Берроуз, например («И она — хорошая девочка. Мы даже подружились», — сказала Эми), не понимала правил спряжения и оставалась после школы, чтобы Эми ей объяснила. Правда, Эми умолчала о том, что в основном они сплетничали о мисс Ланьер и директоре школы Кексе.

— Мы думаем, они влюбились друг в друга, — уточнила Эми, бухнув кусок масла величиной с грецкий орех в тарелку с печеной картошкой. — Кекс зашел недавно в класс, а мисс Ланьер покраснела, и он тоже.