Поверить Кассандре - Константин Жемер

– А я скажу – нет пророка в своём отечестве! – глубокомысленно изрёк Щегловитов и, широко распахнув рот, совершенно по-мужицки замахнул чарку. Закусив, продолжил: – Немногие нынче верят предсказаниям, страна погружается в пучину атеизма. Эпоха уходит, на смену вере в чудо приходят телефоны, автомобили и аэростаты…

– Вот, уж, не скажите! – возразил Фёдор Ипполитович. – Неужели вы не замечаете повсеместного увлечения мистикой? Да ею просто больны все вокруг, от Государя-Императора до институтки!

В ответ Ванька-Каин собрался разразиться длинной высокопарной речью, но ему не дали – вошёл Семёнов и сообщил:

– Господа! В перерыве между танцевальными отделениями вниманию желающих предлагается выступление артистов Мариинского театра.

– Смотрите-ка, чудеса встречаются даже в наше ужасное время! Балет – вот настоящее русское чудо! – торжествующе оскаблился Ванька-Каин. – О други, оставим же тоскливые разговоры поэтам – служителям Каллиопы, и поспешим предаться пленительным ласкам Терпсихоры[67]!

С этими словами он подхватил под локти обоих собеседников и принудил вернуться в главную залу.

Крыжановский про себя отметил несомненную опытность распорядителя бала, который сумел устроить так, что, в то время как гости старшего поколения, привлечённые предстоящим балетом, входили через одну дверь, натанцевавшаяся и ищущая напитков молодёжь покидала помещение через другую.

– Вот это я назвал бы справедливым разрешением конфликта отцов и детей, – шепнул он подошедшей супруге, а та, взяв мужа под руку, улыбнулась, соглашаясь.

Гости освободили центр залы и туда, под аккомпанемент оркестра, выбежал загримированный человек в шутовском одеянии: широких шароварах, пёстром кургузом жакете и остроконечном колпаке. В руках он держал обруч.

– Сцена из балета «Щелкунчик» Петра Чайковского – «Танец буффона»[68]! Исполняет Александр Ширяев! – с надрывом выкрикнул распорядитель Семёнов.

Раздались громкие аплодисменты, музыка заиграла громче, танцор высоко подпрыгнул и стал выписывать немыслимые пируэты. При этом, казалось, обруч каким-то чудом помогает ему взлетать и парить в воздухе.

– Господа, я нахожу, что этот Ширяев – презабавный человечек, – объявил Фёдор Щербатский, рассматривая артиста сквозь содержимое принесённого с собой бокала. – Ему ведь немало лет от роду, а поди ж ты, как выплясывает.

– Энтузиаст! – подтвердил Щегловитов. – Наследник самого Мариуса Петипа. Смотри, как порхает – это тебе не Тибет! Но, поговаривают, в последнее время Ширяев почти отошёл от серьёзной хореографии и увлекся какой-то странной антрепризой…

– Как интересно, продолжайте же! – заинтересованно проворковала Мария Ипполитовна.

– Слышно, будто господин артист создаёт кукольный театр, где намеревается оживлять деревянных кукол и обучать их танцам, – хитро усмехнулся Ванька-Каин. – И эти куклы – не какие-то там марионетки, управляемые посредством невидимых ниток, а живые существа, обладающие индивидуальностью. Сущие гомункулусы!

Услыхав подобную чушь, Сергей Ефимович поморщился, но смолчал.

Его реакция не осталась незамеченной – Щегловитов недовольно надул губы и чёрствым тоном произнёс:

– Не имею обыкновения выдумывать! Об оживших куклах мне поведал господин Семёнов, который с Ширяевым на короткой ноге. Собственно, кукольный театр и создаётся лишь благодаря меценатству нашего дорогого камергера, который, если и присочинит кое-что, то лишь поднабравшись сюжетов от любимой супруги... Кстати, вон он, камергер – подите, расспросите, коль мне не верите. Честь имею!

С этими словами обиженный министр посчитал правильным оставить честную компанию, и удалился.

– Почему бы и не порасспросить? – подмигнул сестре и шурину Фёдор. – Может, действительно и в Отечестве найдётся место чуду?

– Всё так и есть! – заулыбался Семён Васильевич, как только расслышал обращённый к нему вопрос. – Оживление кукол действительно имеет место. Но оживление посредством мультипликации: дело в том, что Ширяев снимает танцы марионеток на кинокамеру. На плёнке куклы пляшут, словно живые – ниток-то не видно.

– Но зачем ему это понадобилось? – подивилась Мария Ипполитовна

Камергер, грустно вздохнув, пояснил:

– С тех пор, как гениальный Петипа покинул наш мир, на русский балет пала тень упадка…

– Ну, не скажи, ваше превосходительство, – безо всякого почтения перебил его Щербатский. – Какой упадок? А бог танца Нижинский как же? А наша непревзойдённая Кшесинская? Может, где-то в мелочах что-то и меняется, но школа живёт и здравствует!

– Сразу видно, профессор, балет – не твой конёк! – парировал Семёнов. – Нигде так не проявляется общая тенденция, как в мелочах. Да, мир пока ещё рукоплещет нашей балетной школе, но процесс тления уже начался: высокое искусство – слишком нежный предмет, оно вянет от смрадного дыхания народников. Прежде всего, отмирают характерные танцы – вроде того, что вы сейчас имеете удовольствие наблюдать. Александр Викторович Ширяев собственно занялся мультипликацией в надежде на плёнке сохранить для потомков все танцевальные движения современного балета.

– Но зачем куклы, неужели нельзя снимать живых актёров? – пожал плечами Крыжановский.

– В том-то и дело, что дирекция всех петербургских театров, словно сговорившись, запрещает снимать танцоров на камеру, причём мотивы отказа совершенно надуманы! – развёл руками Семёнов.

– Теперь понятно, – сказал Сергей Ефимович. – Полагаю, именно ты, Семён, и пригласил сюда Ширяева.

– Совершенно верно, – согласился камергер. – Хотел привлечь внимание общества к этому скромному человеку, и к его нужному всем нам делу.

В этот момент донеслась пронзительная, берущая за душу трель флейты-пикколо – танцор совершил изящный пируэт, и замер в полном трагизма прощальном поклоне.

Зала умолкла, ещё миг – и разразятся овации… Но вышло иначе, чем ожидалось: в благоговейной тишине внезапно раздался громкий возглас:

– Вот, едрить яво через коромысло! Кто ж так танцуеть?!

Сергей Ефимович оглянулся на голос и увидал Распутина. В шёлковой малиновой рубахе, полосатых штанах и хромовых сапогах тот шествовал посреди в миг образовавшегося людского коридора. Судя по кривой роже и нетвёрдой походке, перед приходом сюда царский лампадник[69] успел изрядно гульнуть, при этом стремление показать присутствующим как правильно танцевать ясно читалось у него на лбу.