Екатерина Медичи - Василий Балакин

Итак, пока Екатерина, одержимая манией миротворчества, лавировала, Колиньи и Конде хладнокровно готовили новую гражданскую войну. Они уже пожалели, что в свое время поддержали намерение королевы-матери рекрутировать швейцарских наемников, оружие которых теперь будет обращено против них самих. Они попытались было исправить свою ошибку, потребовав, чтобы швейцарцев отправили восвояси, но безуспешно. Несмотря на эту помеху, лидеры гугенотов продолжали подготовку к выполнению задуманного, а задумали они ни много ни мало как захват в заложники королевской семьи, которая тогда, в сентябре 1567 года, находилась в замке Монсо. Екатерину предупредили о подозрительных передвижениях вооруженных людей в окрестностях замка, но она поначалу не придала этому значения, пребывая в уверенности, что Колиньи не станет предпринимать что-либо против короля. Столь же спокойно она восприняла и сообщение о том, что видели вооруженных людей в лесу, в котором король собирался охотиться. Когда кто-то из окружения королевы осмелился заикнуться о заговоре, канцлер Лопиталь, благосклонно относившийся к реформатам, строго отчитал его за столь непозволительные обвинения в адрес Колиньи, находящегося, как он уверял, вне всяких подозрений.

Однако сообщения о готовящемся заговоре множились, а когда пришло донесение об этом из Брюсселя от герцога Альбы, у Екатерины словно пелена с глаз спала. На мгновение она оцепенела от осознания того, что ее одурачили. Она была шокирована предательством людей, которым доверяла и от которых теперь исходила страшная угроза, назвав их заговор, вошедший в историю под названием «заварушки в Mo», «подлой затеей». Тем временем стали приходить вести о захватах гугенотами городов. Гражданская война, которой Екатерина изо всех сил старалась не допустить, разразилась, угрожая жизни ее самой и короля. Ее политика, питаемая иллюзиями, терпела крах. Заговор гугенотов она восприняла как личное оскорбление.

Но не в характере Екатерины было сидеть сложа руки. Прежде всего, надо было бежать из замка, в котором невозможно обеспечить надлежащую оборону, и королевский двор сначала переместился в Mo, а затем под надежной охраной швейцарцев — в Париж. Армия протестантов сконцентрировалась в Сен-Дени, намереваясь взять столицу измором. Верная себе, Екатерина и тут предприняла попытку решить дело за столом переговоров, без кровопролития, для чего направила Лопиталя к Конде, дабы узнать его требования. Ее желание восстановить мир было столь велико, что она сразу же предложила мятежникам амнистию. Конде же решил выказать себя народным освободителем, добавив к требованию неограниченной свободы отправления кальвинистского культа по всему королевству безусловно популярное требование снижения налогов, — ведь страна не находится в состоянии войны, цинично заметил он, словно забыв, как называется то, что затеяли они с Колиньи. Далее, он потребовал созыва Генеральных штатов и удаления из правительства всех итальянцев, начиная, видимо, с самой королевы-матери. Продолжая в том же духе, этот «добрый патриот» заявил притязания на Гавр и Кале, через которые могла бы поступать гугенотам помощь из Англии и которые при случае можно было бы отдать англичанам в обмен на финансовую помощь.

Понятно, что Екатерина не согласилась на эти требования. Однако она продолжила переговоры, желая выиграть время, необходимое для формирования армии, способной смирить мятежников. Сознавая, сколь велика угроза, исходящая от заговорщиков, она скрепя сердце обратилась за поддержкой к Филиппу II и получила ее в виде двух тысяч всадников. Ожидалась также финансовая помощь из Италии.

Пока Конде препирался с представителями Екатерины, Карл IX занимался сбором верных ему войск, обратившись с соответствующим воззванием к католическому дворянству. До сих пор он довольно равнодушно относился к борьбе религиозных группировок, однако «подлая затея» гугенотов открыла ему глаза, и если не религиозное рвение правоверного католика, то во всяком случае оскорбленное королевское достоинство не позволяло ему оставить безнаказанными действия врагов законной власти. Помогая матери выиграть драгоценное время, он прибегнул к старинному обычаю королевского предупреждения, направив герольда к Колиньи и Конде с требованием явиться безоружными к нему, в противном случае рискуя быть объявленными мятежниками. Они и без того были мятежниками и гордились этим, но время работало против них. Вскоре в распоряжении короля была достаточно сильная армия. Если бы гугеноты своевременно получили подкрепление из Германии, они были бы непобедимы, но герцог Гиз задержал германских наемников в Шампани, а Монлюк в Гиени помешал гасконским гугенотам подтянуться к Парижу.

Перевес сил был на стороне короля, и 10 ноября 1567 года королевская армия под командованием престарелого коннетабля Монморанси двинулась в направлении Сен-Дени. Поначалу Конде сумел было дать ей решительный отпор, но в конечном результате сражение, продолжавшееся до глубокой ночи, закончилось победой роялистов, заплативших за свой успех жизнью коннетабля: Монморанси, несмотря на преклонный возраст сражавшийся точно безрассудный юнец, погиб в бою. Однако победа королевских сил не была ни полной, ни окончательной. Гугеноты, вынужденные отойти от Сен-Дени, позднее соединились с германскими рейтарами и гасконцами и вновь стали представлять собой угрозу для противника. В сложившейся ситуации, когда королевская армия лишилась своего главного полководца, Екатерина не видела иного выхода, кроме как предпочесть путь переговоров продолжению вооруженного конфликта.

Уверяя Филиппа II в своей решимости вести войну до победного конца, на деле она намеревалась добиться заключения мирного соглашения, чего бы это ей ни стоило. С этой мыслью она и отправилась в январе 1568 года в Шал он для личной встречи с братом Колиньи кардиналом Оде Шатийоном, отлученным от церкви. Общение с закоренелым еретиком, которого папский нунций требовал арестовать, не прибавило ей популярности среди католиков, но как-то надо было устанавливать контакты для согласования условий мирного договора. Вновь воспрянувший духом Конде ужесточил свои требования. Екатерина, чрезмерно доверяясь собственному дипломатическому таланту, недооценивала значение сильной армии для достижения приемлемых условий соглашения, тогда как ее партнеры по переговорам предъявляли свои требования с позиций силы.

Как следствие, мир, подписанный в Лонжюмо 22 марта 1568 года, был крайне невыгоден для королевской власти, что не мешало гугенотам, как обычно, изображать из себя обиженных. Мало того что мятежники сохранили всё, чего ранее добились, включая и предоставленные в их распоряжение крепости, не понеся при этом ни малейшей ответственности за мятеж против законной власти, так еще они, словно в насмешку, вынудили короля выплатить жалованье германским наемникам, которых позвали, чтобы воевать против него. При этом Конде и Колиньи снизошли до того, чтобы позволить французскому королю сохранить свою армию. Однако по крайней мере в одном, но очень важном отношении гугеноты проиграли: попытка посягательства на короля и его мать разоблачила их в общественном мнении страны, подавляющее большинство населения которой составляли католики-роялисты. Отныне они считались авантюристами, не уважающими ни закон, ни священную личность короля и помышляющими лишь о власти и богатстве.

«Подлая затея» гугенотов вынудила королеву-мать коренным образом изменить свое отношение к ним. Прежде всего она опасалась силовых действий со стороны Филиппа II в ответ на помощь, оказываемую французскими кальвинистами восставшим Нидерландам. А потому Екатерина приказала задержать французов, отправившихся во Фландрию воевать против Испании, и сослать их на галеры. В дальнейшем ее политика в отношении гугенотов будет только ужесточаться. Ставший уже традиционным финансовый дефицит вынуждал Екатерину проявлять чудеса изворотливости. Городские власти Парижа, ранее предоставившие деньги на борьбу с гугенотами, были разочарованы примиренческой, как они считали, линией королевы в отношении еретиков и отказали ей в новой субсидии. Однако надо было как можно скорее расплатиться с германскими наемниками и выпроводить их из страны, дабы лишить Конде и Колиньи возможности воспользоваться их услугами. Эту проблему удалось решить, прибегнув к добровольно-принудительному заимствованию у церкви. Правда, наемники, и без того сверх меры обремененные добычей, сочли размер полученной выплаты недостаточным и еще на какое-то время задержались в Шампани, продолжая заниматься грабежами. Конде, спасаясь как от бывших союзников, так и от репрессий со стороны властей, окопался в своем имении Нуайе, превратив его в крепость. И не напрасно, поскольку Екатерина приказала маршалу Таванну доставить его ко двору живым или мертвым. Колиньи тоже поспешил укрепить рвом и валом свой замок Шатийон. Возвращались времена начального феодализма.