Салихат - Наталья Елецкая

Вот и ворота отцова дома. На минутку останавливаюсь, чтобы унять колотящееся сердце, прежде чем войти. Мне кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я выходила отсюда невестой, хотя на самом деле – всего-то год. Я толкаю створку ворот – она не заперта – и вхожу во двор. Сразу бросается в глаза почти законченная пристройка. Вокруг мусор, к забору прислонены лопаты и инструменты. Осталось только покрыть крышу и вставить стекла. Пахнет свежеструганным деревом и каким-то строительным варевом. Теперь мне понятно, почему отцу надо расширять бизнес. Много денег ушло на стройку, и еще больше – на выкуп за невесту.

Мне не по себе – вдруг отец дома? В голом, выжженном солнцем дворе я как на ладони, но мне придется пересечь его, прежде чем войти в дом. Видимо, отец и в самом деле уехал, иначе уже вышел бы навстречу, заготовив что-нибудь потяжелее.

Тишина такая, будто и не живут тут семеро детей. Я сразу иду в кухню: где еще быть Жубаржат, как не на кухне? Я готова к встрече с ней, но вздрагиваю, увидев, во что превратилась мачеха.

Это тень, а не человек. Женщина, воспитывающая без помощи столько детей, не должна весить сорок килограмм, но Жубаржат, по всему, весит еще меньше. На ее лице заметны только запавшие глаза, все остальное словно провалилось внутрь. Кожа странного зеленоватого цвета и в нескольких местах в застарелых кровоподтеках. Старенькое залатанное платье висит на Жубаржат так, словно она сняла его с Расимы-апа или еще кого толще: в него поместились бы три таких Жубаржат. Я сразу понимаю, что мачеха очень больна.

Должно быть, на моем лице такой ужас, что Жубаржат не решается сделать шаг навстречу, сказать хоть слово. Вдруг меня будто кто в спину ударяет, и я, сделав несколько спотыкающихся шагов, почти падаю на руки мачехе, захлебываясь рыданиями. Жубаржат обхватывает меня, гладит по спине и что-то успокаивающе шепчет. Сама она спокойна и ей удается усадить меня и дать стакан воды.

– Я знала, что придешь, Салихат. Вчера Джамалутдин тут был. Я поняла: он тебе расскажет. Только боялась, вдруг ты придешь раньше, чем Абдулжамал из дому выйдет.

– Ай, Жубаржат… Отец, как он мог?..

– Зачем плачешь, глупая? Когда узнала, что Абдулжамал вторую жену берет, такой праздник настал в моей душе – жаль, поделиться было не с кем.

Я в изумлении гляжу на мачеху. Может, от горя она повредилась рассудком?..

– Да в уме я, в уме, – смеется Жубаржат. – Грех это, но я так молила Аллаха, чтобы избавил меня от мучений быть Абдулжамаловой женой! И вот мои мольбы услышаны, Салихат!

Видя, что я ничего не понимаю, мачеха принимается рассказывать.

– Как ты замуж вышла, совсем житья мне не стало. Абдулжамал так меня в день твоей свадьбы избил, видать, отбил что-то внутри. Хворала я долго, думала – кровь вся вытечет, когда ходила, за стены держалась: такая слабость – и болело ужасно. Пришлось Алибулатика овечьим молоком откармливать. У меня-то молоко почти сразу кончилось. Но ничего, через пару месяцев оклемалась, снова занялась хозяйством – а до этого соседки по очереди приходили помогать, тайком от Абдулжамала. Он думал, что я и с детьми, и с делами справляюсь, а я даже ведро воды с родника не могла принести. Одно было плохо: как нифас закончился, Абдулжамал стал ко мне в спальню ходить почти каждую ночь. Раньше-то терпимо было, я лежала да ждала, когда он закончит и уйдет. А теперь так больно, хоть криком кричи! Будто резали меня внутри ножом, кромсали на кусочки. Ну, первую неделю я терпела, губы в кровь кусала, чтобы не кричать, а потом не вытерпела – призналась. Ох, и разозлился Абдулжамал! Думала, снова начнет ногами по животу бить. Но он… – Жубаржат замолкает на мгновение, зажмурившись со стыда, бледные щеки окрашиваются подобием румянца – хуже сделал. Насиловал всю ночь. И всю следующую ночь тоже. Лучше бы избил! Под утро сознание теряла. Потом уж не так больно стало, наверно, притерпелась. Уй, как боялась снова беременной сделаться! Когда-то много детей хотела, а после Алибулатика стала бояться, что умру в родах. Наверное, поэтому беременность не наступала. Почти полгода я радовалась, а потом все же понесла. В ноябре было, а как узнала про Диляру, все из меня и вышло. Только нифас кончился, Абдулжамал снова за свое. И опять я понесла, в феврале уже. А в марте скинула. Все бы ничего, только запах ужасный стал от меня. Чуешь? – Жубаржат придвинулась поближе. – А вот сейчас? Ага, говорю же, пахнет. Абдулжамал злился страшно, мыться каждый вечер заставлял, да все без толку. Будто что портится внутри меня. Тогда он совсем перестал ходить. Я своему счастью поверить не могла. Только все думала, как же он теперь без этого дела будет? Да и детей больше рожать не смогу. Про вторую-то жену не догадывалась. А как он сказал, то-то праздник настал в моей душе! Правда, первые дни в страхе жила: ну как выкинет на улицу, а деток себе оставит? Но Абдулжамал успокоил: тут жить останусь, и дети при мне. А молодая его жена будет за ними смотреть, пока своих не родит. Я так осмелела, что спросила – кто она? Оказалось, Джанисат Асламова. Джанисат у них единственная дочка, красивая девушка и молодая совсем. Я подивилась, как это Варис Асламов согласился отдать Джанисат за старика, а потом вспомнила, что они друзья с Абдулжамалом, да и выкуп хороший, за тебя Джамалутдин почти столько же дал. Ай, никах скоро! Успеть надо много: пристройку закончить, купить многое для невесты, еды наготовить. Мне соседки ходят помогать, а скоро сестры Абдулжамала приедут, им в пристройке комнаты подготовлены, только двери поставить осталось…

Я прячу лицо в ладони и сижу, раскачиваясь, не веря, что все это сейчас услышала.

– Теперь мне жизнь хорошая настанет, – радуется Жубаржат. – Ты прости, что к тебе не шла. Все хотела навестить, да боялась: увидишь ты меня и расстроишься.

– Но… ты ведь не больна, Жубаржат? Скажи, что все хорошо с тобой!

– Все хорошо, – твердо и одновременно мягко говорит Жубаржат.

Я вижу – она лжет, но боюсь просить сказать правду. Уж лучше буду делать вид, что поверила. Аллах милостив.

– А какая ты будешь с Джанисат? – спрашиваю я. – Строгая будешь? Станешь ругать и жаловаться на нее Абдулжамалу?

– Ай, Салихат, что за глупости говоришь.

– Все старшие жены так делают.

– Да много ты знаешь их, старших жен, – смеется мачеха.

– У Алауддина Рахимова вторая жена, – загибаю я пальцы, – еще у Убайдуллы Хашимова…

– И что? Их младшие жены жаловались, что старшие житья им не дают?

– Кюбре на роднике жаловалась, что Алауддин позволяет своей первой жене так ею помыкать, что любая свекровь позавидует.

– Им поменьше надо болтать, девчонкам этим, – ворчит Жубаржат, ставя на стол мешок с мукой и миску с водой для теста. – Пусть радуются, что мужья их старыми девами не оставили да привели в дом не к матерям, а к старшим женам, эти хоть не такие ревнивые.

– Разве матери ревнуют сыновей к их женам?

– Уж ты мне поверь, – кивает Жубаржат, тонким слоем рассыпая муку по столу. – Вот погоди, надумает твой сын жениться… Ох, какая я! – внезапно она хлопает себя белыми от муки ладонями по щекам, оставляя на них пыль. – Совсем забыла! Погоди.