Шехерезада - Энтони О'Нил

— Кое-кто убит, — проворчал офицер. — Вот так. Вот зачем я здесь.

— Убит?..

— Кажется, именно так я сказал. — Подобно многим служащим шурты, офицер явно чрезвычайно наслаждался своим делом — Фактически несколько человек. Одного мы опознать не можем, понятно?

— Думаешь, мы его знаем?

— Похоже на то. Единственное, что нашлось на теле, — листок с контрактом, подписанный твоим дядей. Его ведь зовут Малик аль-Аттар?

Зилл подтвердил:

— И кто ж этот мертвец?

— Вот это нам и надо узнать, правда?

— Известно, как он выглядит?

— Известно только, что еврей.

— Еврей?..

— Мы привели радханитов, — объяснил офицер, имея в виду компанию начинающих еврейских торговцев. — Вроде бы никогда не встречали его. Видно, этот тип особой популярностью не пользовался.

— Тогда это, скорее всего, аль-Джаллаб, — прошептал Зилл.

— Знаешь его?

— Батруни аль-Джаллаба? — При звуке этого имени у него неизбежно раздувались ноздри. Являясь с визитом, что бывало частенько, работорговец обязательно мерил Зилла взглядом, как бы подсчитывая потенциальную прибыль или собираясь кастрировать. — Знаю, — честно признался он, — но…

— Хорошо, — быстро решил офицер. — Тогда пойдешь со мной.

Зилл нахмурился.

— Опознаешь его, — объяснил представитель шурты. — В Управлении в аль-Хульде.

— Конечно, — услышал Зилл собственный голос, однако все еще никак не мог переварить известие. — Его убили? — снова переспросил он. Чем больше Зилл об этом думал, тем более грандиозными выглядели последствия. — Ты уверен?

Офицер ухмыльнулся.

— Горло начисто перерезано одним ударом, от уха до уха, через все вены. Лучшая работа, какую я в жизни видел, а повидал немало. Убили? — Он радостно улыбнулся. — Не просто убили. Кошерно[46].

то было первое после зимнего снегопада аномальное природное явление, постигшее город, но если снег доставлял главным образом неприятные неудобства — холод, травмоопасное обледенение, несколько замерзших птиц, — то песчаная буря, вторгшаяся среди ночи с громом и молнией и к рассвету с негодованием отступившая, исхлестала столицу бичами, нанесла открытые раны, присыпала солью, залила кровью улицы. Она лизнула языком каждый угол. Задула лампы на льняном масле в Еврейском подворье, наполнила нечистотами чаны в Мыловаренном квартале, забросала грязью тесто в общественной пекарне, изорвала развешанные шелка в квартале Аттабия, повалила высоко стоявшую караульню на Финиковом рынке, утопила в волне красной грязи бойцовых петухов и серых куропаток на улице Баранов и Львов, покрыла стоявшие на воде баржи и лодки какой-то бурдой вроде супа, в щепки разнесла фасад Хлопкового рынка напротив пристани Игольников, перепугала на ипподроме коней, которые вырывались из стойл, пробивались сквозь стены, тонули в каналах. Она нанесла последний удар по дряхлой мечети аль-Мансура, сорвала крышу с шатких колонн, повалила хилые строительные леса; покорежила кровли Патрицианских мельниц на Абиссинском острове, развеяв зерно по полям; причинила огромный ущерб трущобному жилому кварталу мясников, выстроенному из эфемерных, как сон, материалов; повредила сетку птичника Зубейды — ее горлицы и дрозды кружили в опасном безграничном небе; прихлопнула стены Сук-аль-Ракика — рынка рабов, — как страницы дешевой неинтересной книжки.

Юный маула, окончательно очнувшись, следовал по городу за офицером шурты, оценивая разрушения. День ожидался праздничный — последний день Ид-аль-Фитра, — но повсюду угрюмые мрачные люди отчищали двери домов от пыли и грязи, бродили по улицам, разглядывая неисчислимые следы разрухи. Местами лежал один песок в пядь толщиной, наметенный волнистыми дюнами к наветренным стенам; местами стояла одна вода, журчавшая по улицам в вечных поисках родственных потоков. Но в основном преобладало топкое сочетание того и другого, забрызгавшее дома, дворцы, минареты густой блевотиной, где смешались вино, имбирь, ржавчина и арбузный сок. Позднее утреннее солнце, высоко стоявшее в чистом небе, заливало руины эфирным розовым сиянием, в котором Зилл двигался с ужасом и ошеломлением.

— Говоришь, ритуальное убийство? — переспросил он офицера.

— Разве я так сказал? Остальные-то не евреи. Не знаю, кто такие, только не евреи.

— Какие остальные?..

— Да ты не слушал меня, что ли? Я сказал, еще пятеро-шестеро других убиты тем же способом.

— Пятеро-шестеро? — Зилла обуяла кошмарная мысль. Они случайно… не вместе были в таверне?

— Что?

— Аль-Джаллаба не вместе с другими нашли в таверне?

— Одного у канала. — Офицер помедлил, подозрительно хмурясь. — Почему ты думаешь, будто они были в таверне?

— Аль-Джаллаб должен был там кое с кем встретиться, вот и все. Наверно, задержался.

Офицер хмыкнул и продолжал по пути:

— Задержался, припертый к стене с перерезанным во всю ширь горлом.

Они вышли из Круглого города через Династические ворота. Смотровые площадки были усыпаны вырванными цветами, сломанными ветками, песчаными струями. Фантастический павильон Гаруна аль-Рашида из расшитого шелка унесло к стенам Круглого города, полотнища намотались на шесты, обвисли, как требуха морского чудовища. Зилл почувствовал острую жалость к халифу, разделяя его горе. Грязный, залитый водой, исхлестанный ветром Багдад мало напоминал фантазии Шехерезады.

Совершавшие обход стражники приветственно потрясли копьями.

— Пантера аль-Рашида удрала куда-то, — сообщил один офицеру.

— Белая зверюга?

— Она самая. Поглядывайте по сторонам, чтобы башку не откусила.

Управление шурты в аль-Хульде располагалось в здании, сложенном из обожженного кирпича на цементе и алебастре, с впечатляющим парадным портиком на медных колоннах. Офицеры с воспаленными глазами собирались в патрульные бригады, волокли мародеров и подстрекателей. Зилл прошел мимо хитрого нищего, который возмущенно доказывал, что стянул еду потому только, что два дня держал пост, питаясь одним воздухом. Буря, по его утверждению, несла его всю дорогу от Шиза.

— Сюда, — указал офицер, петляя по многолюдному вестибюлю к следственному кабинету, провонявшему захудалой плотью и ладаном. На полу лежали семь трупов: одни — обнаженные, другие — накрытые полотняными простынями, все с широким разрезом на горле в виде полумесяца. Зилл отметил присутствие среди офицеров, задумчиво глядевших на трупы, озабоченного ибн-Шаака, начальника шурты, с сыном которого, вдохновенным поэтом и юмористом, он познакомился на Сук-аль-Варракине.