Девушка из Германии - Армандо Лукас Корреа

– Лео! Это ты! Мне просто не верится!

– Что? Лишилась дара речи? Давай, бежим.

Раздался резкий вой корабельной сирены. Мы плыли вместе куда-то, где никто не будет измерять наши головы или носы, сравнивать текстуру наших волос, классифицировать цвет наших глаз. Мы ехали на остров, который ты нарисовал в мутной воде города, в который мы никогда больше не вернемся.

В Гавану, Лео. Через две бесконечно долгие недели мы прибудем в Гавану.

Будем ли мы сажать тюльпаны? Я совершенно не знала, растут ли тюльпаны на Кубе.

Я слышала, что, когда человек умирает, все события жизни мелькают у него перед глазами, как страницы книги, пока мозг не отключится. Но при этом он не испытывает ни боли, ни ностальгии. Когда мы уезжали из Германии, мне казалось, что у меня осталось только три воспоминания из детства.

Первое – это то, как меня держала в объятиях Ева. Я прижималась к ее большой теплой груди, когда она сидела на кровати в своей крошечной комнате возле кухни. Папа сказал, что я была слишком мала, чтобы иметь такую яркую память, но я ясно помнила аромат ее одеколона с нотками лимона, кедра и бергамота, смешанный с запахом пота и специй. Эта женщина помогла мне появиться на свет и заботилась обо мне, пока мама восстанавливалась после родов, ведь ей пришлось провести несколько недель в больнице. Я до сих пор помню, как после мама ласково говорила мне, что пора идти спать, а я горько плакала, потому что не хотела уходить из комнаты Евы. Только там я чувствовала себя в безопасности.

Второе воспоминание связано с поездкой в университет вместе с папой. Тогда мне было пять лет. Я спряталась под столом в огромном зале, где он читал лекцию сотне или более студентов, которые завороженно слушали, как самый умный человек на свете раскрывает секреты человеческого тела. Голос папы звучал так, словно он проводил религиозный ритуал или читал Пятикнижие по памяти. Он несколько раз повторил термин femur, то есть «бедренная кость», указывая на гигантские конечности, изображенные на висевшей на стене схеме, и я решила, что, как только родители разрешат мне завести собаку, я назову ее Фемуром.

Третье воспоминание связано с моим пятым днем рождения, когда мои родители пообещали мне, что однажды мы отправимся в кругосветный круиз на роскошном лайнере. После этого разговора, сидя вечерами у себя в комнате, я начала прокладывать по карте у кровати наш маршрут во все далекие страны, чувствуя себя самой счастливой девочкой в мире.

Кажется, я могла вспомнить только эти три подробности. И, к сожалению, одна из них была связана с Евой, которую я больше никогда не увижу. Процесс стирания воспоминаний уже запущен. Моя новая книга воспоминаний пока была пустой.

Мы с Лео стояли у правого борта корабля, наблюдая за тем, как пассажиры машут своим родственникам внизу. Люди на суше смотрели на нас не как на спасенных, а как на тех, кого как будто ожидала какая-то ужасная, немыслимая судьба.

Мы с Лео отошли от толпы и устремили свой взгляд на реку Эльбу, которая должна была вывести нас к Северному морю, а оттуда – далеко от земли огров. Нам давно пора было покинуть порт, провонявший нефтью и рыбой: я не хотела, чтобы мои глаза разглядели другие детали. Я плотно их закрыла и прижалась к Лео, чтобы не чувствовать, как перемещается огромное железное чудовище. Я думала, что меня укачает.

Капитан наблюдал за нами с мостика, расхаживая взад и вперед, заложив руки за спину. Несмотря на свои нелепые усы и маленький рост, он был внушительной фигурой. Он жестом пригласил нас подняться и присоединиться к нему. Лео был взволнован еще больше, чем я: он потянул меня за руку, и мы побежали. Наше приключение началось.

С капитанского мостика порт казался крошечным. Запах ржавого железа и покачивание корабля снова вызвали у меня тошноту. Поняв это, капитан обратился прямо ко мне своим хрипловатым голосом, никак не подходившим его маленькому телу:

– Через несколько минут качка успокоится, и тогда даже в стакане с водой вы не увидите никакого движения. Не представишь ли ты меня своему другу, Ханна?

Лео распирало от гордости. Раньше он хотел стать пилотом, но теперь, подумала я, он, вероятно, предпочел бы стать капитаном корабля.

Он в волнении бросился к пульту управления, но капитан предупредил его:

– Вам здесь рады, но вы не должны ничего трогать. Это может подвергнуть опасности двести тридцать одного члена экипажа и восемьсот девяносто девять пассажиров, находящихся на борту. Я отвечаю за жизнь каждого из них.

Лео хотел точно знать, когда мы прибудем и насколько быстр наш корабль весом более шестнадцати тысяч тонн и длиной пятьсот семьдесят пять футов.

– Что будет, если кто-нибудь упадет за борт? – спросил Лео, задыхаясь. – В каком порту будет первая остановка? В каких еще странах мы побываем? А если кто-нибудь заболеет?

– Первая остановка будет в Шербуре, где мы примем на борт еще тридцать восемь пассажиров.

Лео задал слишком много вопросов зараз, и хотя капитан не улыбался, у нас с Лео было одинаковое ощущение: этот человек был влиятельным и много знал. И еще кое-что: он хотел стать нашим другом.

– А теперь спускайтесь в столовую, – приказал он нам. – Там уже начали подавать ужин.

Я взяла инициативу в свои руки, и Лео последовал за мной в столовую первого класса. Когда он замешкался у двери, настала моя очередь взять его за руку.

– Меня вышвырнут отсюда, Ханна!

Когда я открыла огромную дверь, украшенную симметричными зеркалами, листьями и цветами, нас ослепил яркий свет: полированное дерево и огромные каплевидные люстры, сверкающие как бриллианты. Лео не верил своим глазам. Мы находились в плавучем дворце посреди моря.

Приветливый стюард, одетый в белое, как морской офицер, указал наши места, и я увидела, как мама машет нам рукой от главного стола, будто благодаря своих поклонников.

Папа, как истинный джентльмен, торжественно встал и протянул руку Лео, который робко принял ее и слегка поклонился маме.

– Тебе нужно как следует поесть. Нам еще долго плыть. – Богиня вернулась, и ее речь напоминала ясную шелковистую гладь.

Я не знала, когда она нашла время переодеться и заново накраситься. В простом розовом хлопковом платье без рукавов она походила на школьницу. Мама сменила жемчужные серьги на пару бриллиантов, сверкавших при каждом движении головы. Папа так и оставался в сером фланелевом костюме и галстуке-бабочке.

Большой стол, стоявший в конце комнаты, был заставлен тарелками со всякой всячиной: хлебом, лососем, черной икрой, тонко нарезанными ломтиками мяса и разноцветными овощами. Это был «легкий фуршет», предложенный командой «Сент-Луиса» после отплытия из Гамбурга.

Стюард подал маме ее любимое шампанское. Лео и я получили теплое молоко, чтобы мы лучше спали. Папа снова выпятил грудь, и его лицо приняло выражение, говорившее, что ему комфортно в нынешней обстановке. Четверо мужчин вышли из-за стола, за которым сидели вместе с семьями, и подошли поприветствовать отца, называя его профессором Розенталем. Он поднялся на ноги и вежливо протянул им руку. Последнего он обнял, похлопал по спине и сказал что-то, чего никто не расслышал. Мужчины также издалека поприветствовали маму. Она улыбнулась в ответ, не вставая с венского стула и держа в правой руке бокал, полный пузырьков.