Доктор болен - Энтони Берджесс

Улица была далеко не пуста — станция подземки только что выпустила пассажиров, полный подъемник, — но вроде бы конкретно никто не выискивал бежавшего пациента в пижаме и вязаной шапке, с длиннущей — Эдвин ясно видел под уличным фонарем — прорехой на штанине. Пошарив в правом брючном кармане, нашел только двухпенсовик. Эта немецкая сука истратила сдачу с фунта на доппель джин. Где Шейла? Эдвин почувствовал страх и жалость к себе, заплутавшему страннику, которому ночь представляется не покровом, а изготовившимися к борьбе руками. Вот теперь на другой стороне улицы встал, совершая обход, полисмен в форме, чтобы оглядеть Эдвина. Он резко зашагал к подземке, вошел в вестибюль с резким светом и звяканьем пенни, потом последовал за обладателями билетов к подъемнику. Напротив подъемника стояли в ряд телефонные автоматы. Один пустовал. Эдвин вошел, увидел по обе руки молчаливых беседовавших, по-рыбьи бормочущих в трубки, удостоверился в плотной закрытости собственной стеклянной двери и взял паузу на раздумье. Автоматически нажал кнопку возврата, но механизм сухо, бессодержательно щелкнул, и, на миг оглянувшись, Эдвин увидел уже начинавшую оформляться очередь, — женщину средних лет и мужчину-кролика за ней. Странно. У других будок никто не ждет. Чего этому кролику надо? Он сиял телефонную трубку, набрал, — припомнив своего Джеймса Джойса, — ЭДЕМвилл-0000 и попросил Адама. Никому не дал шанса заговорить.

— Ты, — сказал он, — меня во все это втравил. Не будь тебя, и меня не было бы. Как там яблочко наливное, жена твоя? Как твои кровосмесительные сыновья? Всем передай мои наихудшие пожелания. — В трубке изо всех сил гудел гудок. Эдвин просил соединить его с разными прочими библейскими персонажами. Женщина средних лет постучала в стекло собачьей головой ручки зонта. Эдвин это видел, видел, как кролик-мужчина цапнул ее сумочку и побежал, видел мгновенное изумление женщины, ошеломленный крик, нетвердую походку, взмахи зонта, а потом увидел возглавившего теперь очередь Боба, толкающего котлы мафиози с безумными глазами, готового к долгому ожиданию.

Эдвин поочередно сказал пару слов Ездре, Аввакуму, Илии, Иеремии, Исааку, потом почувствовал слабость, голод, усталость. Боб сильно забарабанил в стекло. Эдвин открыл и сказал:

— Да?

— Пошли лучше со мной. Вон у меня машина.

— Не хочу я с тобой идти.

— Лучше пошли. Либо я, либо закон.

— При чем тут закон?

— Закон думает, ты свихнулся. А я знаю, что не свихнулся. Ты, по-моему, чокнутый, точно так же, как я. Пошли лучше со мной.

— Зачем? Чего тебе надо? Что ты собираешься делать?

— У меня два копченых лосося в машине. По никеру каждый. По-моему, в целом не очень-то дорого.

— Я не слишком люблю конченого лосося.

— У меня в холодильнике еще кое-чего. Но копченый лосось называется деликатес.

— Слушайте, — прозвучал из-за Боба раздраженный голос. — Идите и разговаривайте про копченого лосося где-нибудь в другом месте. Я хочу позвонить своей жене, вот что.

С ленивым взглядом в стиле мафиози Боб оглянулся, сказал:

— Иди в задницу, — схватил Эдвина за правую руку и выдернул через порог из будки. Эдвин видел лучший шанс на побег в отказе от сопротивления. Вестибюль станции был теперь полон, билетные автоматы весело пели монетную песню. На станцию как раз входил молодой горожанин, позаимствовавший котелок Часпера. Котелок был на нем, но, увидав Эдвина, он сорвал его со словами:

— Вот вы где.

— Я страшно виноват, — сказал Эдвин, — но у меня просто нет фунта, вашего депозита. Боюсь, я потратил его. Может, вы шляпу завтра вернете?

— Ох, — сказал молодой человек. — Мне особенно нужен тот самый фунт. Правда, не сегодня вечером, но определенно завтра утром. Понимаете, я работу нашел. Шляпа очень помогла. Я заглядывал в паб, а вас не было. Собирался попозже зайти.

— Ладно, ладно, — нетерпеливо встрял Боб. — Если вопрос об одном-единственном никере… — Чтоб вытащить бумажник, он отпустил руку Эдвина, тот воспользовался возможностью и рванул. Прорвался сквозь медлительных молокососов, входивших в Ristorante Italiano[68], а потом они превратились в преграду, преисполнившись негодования при попытке Боба пробиться. Эдвин пробежал ДИСКОБАР, магазинчик с рекламой ТИНДЖИНСОВ и свернул за угол на покатую боковую улочку с пабом. Тормознуло такси, а его пассажир открыл дверцу.

— Быстро лезь, — сказал Лес. — Скорей давай. Уже опаздываю. Занавес поднимается, будь он неладен.

Эдвин влез, благодарно пыхтя.

— Чем меньше видишь того содомита, тем лучше, — изрек Лес. — Ясно, чего ему надо. Тебя куда подкинуть?

— Возьми меня с собой, — попросил Эдвин, — ради бога.

— Плоховато тебе было, да? — сказал Лес. — Помнишь, вырубился? Надрался, вот в чем твоя проблема. Не надо бы так пить, только что из больницы. Думаешь, можешь работать, или еще не способен?

— Когда? Сегодня? А что за работа?

— Массовка. В конце третьего акта. Когда линчуют бедного шибздика. Его линчуют, а он все поет. Гляди, — сказал Лес, оглянувшись в заднее окно, — его машина. Уж он не отвяжется, это я тебе точно скажу. Когда ему надо чего-то, своего добьется. Если не достанет тебя, так не по своей вине. — Эдвин тоже взглянул, увидев только фары. — Точно он, — подтвердил Лес. — Его номера. Ладно, — принялся он инструктировать Эдвина. — Как только приедем, ныряй. Полный порядок, пустят, скажи, мол, из университета. Оттуда толпу берут. А я того придурка попридержу. Боб Каридж его фамилия. Каридж[69], а? Не смешите меня. Законное название для хорошего пива. — Покопался в кармане и выудил горсть меди, чтоб расплатиться. — Набрал в баре в картонной коробке под стойкой, — пояснил он. — Пока остальные сопровождали наверх твое тело. Взаймы, конечно. Завтра или послезавтра отдам.

Такси остановилось средь запахов, которые — Эдвин знал — должны были принадлежать хризантемам, капустным кочерыжкам, только нос его клялся, будто это мятные капли. Такси, трепеща, ожидало, пока Лес не спеша пересчитывал медь на ладони. Машина на хвосте, видно, замешкалась; вероятно у светофоров.

— Теперь заходи, — велел Лес.

Эдвин зашел, объяснил свое происхождение и предназначение, на что ему без всякой заинтересованности ткнули пальцем на лестницу, очевидно в подвал. Подвалы играли большую роль в его жизни. Открыв рот, Эдвин оглядывал обширную оперную механику. Высоко на колосниках мухами ползали люди; поворачивались колеса, щелкали легионы рубильников. Вдали наяривал оркестр, поверх него надрывался тенор. Закулисный хор ждал, готовясь запеть, дирижер взволнованно косился в партитуру, мужчина в ожидании сидел за органом.

— Вон туда, — повелительно сказал кто-то Эдвину, указав пальцем, и Эдвин прошел, как ему показалось, милю мимо гигантских стен сценического пространства к подвальной лестнице.