Коридор затмений - Татьяна Юрьевна Степанова

биологию. Адам… конечно, мы его все помним… делал большие успехи по всем предметам. В биологии и химии особенно.

— Он проживал с бабушкой? — уточнил Клавдий Мамонтов.

— Она его воспитывала с раннего детства.

— А его мать, Ева Лунева? Вы ее знаете?

— Я несколько раз ее видел — в школу она приходила и на юбилее Анастасии Викторовны присутствовала. Она мало занималась сыном. В юности сдала его с рук, ей все некогда было — она строила карьеру. Она успешный предприниматель, занималась мебельным бизнесом, дизайном интерьеров. Затем возглавила крупное мебельное производство своего мужа. Они состоятельная пара.

Клавдий Мамонтов слушал и ушам не верил — Ева? Безумная, призывающая убить своего сына, объявленного ею «отродьем», — успешный предприниматель, глава производства?!

— Что случилось с вашим директором? — спросил полковник Гущин.

— Анастасия Викторовна работала до последнего дня. У нее произошел инсульт. К нам явилась проверка, сейчас же всех проверяют. Видимо, она кого-то уже не устраивала как директор — ее хотели сместить и придирались. Все вместе сказалось: нервы, возраст, тревога… Простите, я не против проверок, инспекций, я за то, чтобы людей ими не гнобить, не уничтожать морально. — Директор глянул на них. — Вы, полиция, конечно, доложите руководству теперь, что я…

— Почему вы считаете, что мы напишем на вас донос? — сухо спросил Гущин. — Мы просто разговариваем. По-человечески.

— А, ну, если по-человечески, а вы еще в состоянии так разговаривать? — Молодой директор смотрел на них с вызовом. — Анастасия Викторовна почувствовала себя плохо еще в кабинете. Она позвонила Адаму, и он зашел к ней. Он хотел вызвать ей «Скорую», и наши коллеги настаивали. Но она сказала, что они с внуком пойдут домой, что ей уже лучше. Они шли по улице, и она упала. Адам не смог ничего сделать. Она умерла у него на руках.

Гущин помолчал. Они все примолкли.

— Как вы бы охарактеризовали мальчика? Вы ему что преподавали? — спросил он после паузы.

— Английский. Он очень способный ученик. Он успевал по всем предметам. Хотя прикладывал не так много усилий. Ему легко давалось все. Влияние Анастасии Викторовны, она воспитывала и учила его не только в школе, но и дома.

— А по натуре какой он?

— Очень сложный. Слишком сложный для своего возраста. Видите ли — он долгие годы был здесь в гимназии негласно на привилегированном положении: внук директора, любимчик бабушкин, понимаете, что это такое для детского сознания? Всегда свысока со сверстниками. Он с детства ко всему подходил со своей меркой. Он не такой, как другие, он особенный. Анастасия Викторовна его обожала и… мы, учительский коллектив, даже если и видели какие-то перекосы в его поведении, мы не вмешивались.

— Не хотели конфликтовать с директором? — спросил Макар.

Директор повернулся к нему и смерил его взглядом.

— В нашем коллективе учителей нет лизоблюдов и подхалимов. Просто Анастасию Викторовну все безгранично уважали.

— Какие у него были перекосы? — спросил полковник Гущин.

— Иногда он дрался со старшеклассниками. Пару раз очень серьезно — до крови. Доказывал им что-то. Мы так и не дознались. Со сверстниками держался снисходительного тона. Некоторых прессовал. Предпочитал общаться с младшеклассниками. Их он завораживал.

— Чем завораживал? — вмешался Макар. Видно, вспомнил своих «принцесс». Лидочку!

— Рассказывал им что-то. Они скрывали. Но очень, очень им интересовались. Не подумайте — не что-то гнусное, развратное… Нет, у него просто дар околдовывать маленький детский ум собой и своими выдумками, неуемной фантазией. Своей харизмой.

— Конкретнее сказать не можете? — Полковник Гущин добивался ясности.

— Конкретнее бы вам сказала его бабушка, наш директор. Она знала его лучше всех. Мы делегировали ей его воспитание. Вы должны нас понять.

— Что произошло после ее смерти? — спросил Гущин.

— За Адамом сразу приехала его мать. Пришла ко мне — я тогда еще был завучем. Сказала, что забирает сына к себе в Бронницы, где она живет и работает. Он станет учиться в местной школе.

— Он сейчас отправлен на домашнее обучение. Вы не могли бы предположить почему?

— Может, ему скучно в бронницкой школе на уроках после нашей гимназии? — вздохнул директор. — Простая сельская школа не для него. Он и терпеть не станет, начнет насмехаться, конфликтовать, показывать собственное «я»… Такой уж у него характер. Он очень сожалел, что уходит от нас… Что мать его забирает… Он горевал, места себе не находил. Даже слезы у него…

— Слезы?

— Я с ним беседовал перед тем, как он покинул гимназию, соболезновал о бабушке, желал ему успехов на новом месте. А он ответил, что не хочет ничего на новом месте. Он просил меня — нельзя ли ему остаться здесь учиться вопреки желанию матери? Я сказал: «Это невозможно, Адам». И он… не заплакал, нет, конечно, он же парень взрослый… Но слезы на глаза навернулись. И злость. Злые слезы обреченности.

— То есть Адам и раньше с матерью не ладил? — уточнил полковник Гущин.

— Анастасия Викторовна сама с дочерью не ладила. Она не отпускала мальчика от себя — не то чтобы не разрешала дочери с ним видеться, но… Я как-то спросил ее, давно, Адам тогда учился в шестом классе… Она ответила: мол, Ева должна повзрослеть, разобраться сама с собой. Она ведь в юности принадлежала к секте.

— Принадлежала к секте? — спросил полковник Гущин удивленно. — Какой?

— Не знаю. Это было очень давно — еще до рождения Адама, когда она сама училась в институте. Она сбежала из дома тогда, бросила учебу и жила в секте. Кстати, тоже в Подмосковье где-то. Какие-то темные безумные фанатики, их чуть ли не штурмом полиция брала. Анастасия Викторовна об этом с нами не говорила, но слухи ползли… Затем времена изменились. Сколько лет прошло с тех пор… С точки зрения бытовых вещей — мальчику, естественно, лучше жить с матерью и отчимом. В хорошем доме, в достатке. А можно встречный вопрос вам?

— Задавайте, конечно, — полковник Гущин кивнул.

— Что не так с Адамом сейчас? Почему он полицию интересует?

— У них дома очень сложная ситуация, — честно ответил полковник Гущин. — Взрывоопасная. Его мать утверждает, что он пытался ее убить. Она живет в страхе перед ним и… она неадекватна.

— Он мне в нашу последнюю встречу заявил, что мать рушит ему жизнь. Отбирает все, чем он дорожил. Он не понимал, почему он не мог один остаться в Москве и жить в их квартире. Я потом слышал — ее муж, отчим Адама, их старую квартиру продал, то ли долги гасил, то ли фабрику свою спасал. Короче, у мальчика теперь нет бабушкиного наследства. А его мать… конечно, это поразительные заявления… я