Хрупкое сердце - Бонкимчондро Чоттопаддхай

«Все кончилось». Так думал Ногендро, когда однажды вечером покидал Модхупур. «Для меня теперь все кончилось», — твердил он про себя.

Что кончилось? Счастье? Оно ушло в тот день, когда Шурджомукхи покинула их дом. Чего же он лишился теперь? Надежды. До тех пор пока жива надежда — все живо, надежда уходит последней. Теперь для Ногендро кончилось все, и он возвращался в Гобиндопур с разбитым сердцем. Он не собирался жить в своем доме — он шел, чтобы навсегда попрощаться с ним. О, это было нелегкое дело! Требовалось распорядиться имуществом, составить у нотариуса бумаги на передачу земли, дома и другой недвижимости племяннику Шотишчондро; передать все движимое имущество Комолмони, пусть она все заберет себе; взять с собой немного денег, чтобы прожить остаток жизни, отослать Кундонондини к Комолмони, ознакомить Сришчондро с делами, выплакаться в комнате Шурджомукхи; взять ее украшения и увезти их с собой, чтобы, умирая, смотреть на них. После этого можно навсегда проститься с родным домом и снова уехать, чтобы прожить остаток дней где-нибудь в глуши, вдали от всех.

Так думал Ногендро, садясь в паланкин. Паланкин был открытый, и Ногендро видел лунную ночь, небо, усыпанное звездами, слышал тонкий звон проводов на телеграфных столбах вдоль дороги. Но ничто теперь не радовало Ногендро. Свет луны казался колючим, все его раздражало. Природа словно издевалась над ним. Зачем она сейчас так же хороша, как в дни его счастья? Зачем также, как прежде, лунный свет дрожит на длинных стеблях травы, волнуя его сердце? И сейчас небо такое же синее, такие же белые облака, такие же яркие звезды и шаловливый ветер! Так же пасется скот, смеются люди, вращается земля, жизнь движется по-прежнему!

Нет, бессердечие природы невыносимо! Почему не разверзается земля, чтобы поглотить Ногендро вместе с паланкином?!

Ногендро понимал, что во всем виноват только он один. Ему лишь тридцать три года, а между тем все уже позади. Того, чем наделил его всевышний при рождении, должно было хватить надолго. Всевышний никому не давал так много. Богатство, положение — все было у Ногендро с первого дня появления на свет. Господь не поскупился и на разум, без которого все эти блага не принесли бы счастья. Родители дали ему прекрасное образование — трудно найти человека более просвещенного, чем он. Природа щедро одарила его красотой, силой, здоровьем; на его счастливую долю выпало и то, что нельзя купить ни за какие богатства, что является самым дорогим даром в жизни, — это бесконечно любящая и преданная жена. Был ли на свете человек счастливее Ногендро? И есть ли сейчас человек, более несчастный, чем он? Если бы все это дали ему теперь, он, не задумываясь, уступил бы свое место любому носильщику за право ощущать блаженство покоя.

«Есть ли в тюрьме преступник, более несчастный, чем я? — думал Ногендро. — Убийца губит чужого человека. Я убил Шурджомукхи. Как мог я быть таким бесчувственным, чтобы обречь ее на скитание и гибель в огне? Я — убийца Шурджомукхи. Есть ли на свете преступник, более грешный, чем я? Разве Шурджомукхи была мне только женой? Она являлась для меня всем — женой, другом, сестрой, возлюбленной, матерью, преданной дочерью, наставником, верной служанкой. Моя Шурджомукхи! Где ты? Подруга дней, хозяйка дома, моя вера, мое украшение! Ты — звезда моих очей, бальзам моей души, мое дыхание, моя жизнь! Ты разделяла со мной радость и горе, наставляла в трудностях, вдохновляла в делах! Что может быть дороже тебя? Ты для меня свет, который я вижу, песня, которую слышу, воздух, которым дышу, мир, который я ощущаю! Ты — мое настоящее, мое прошлое, мое будущее, ты — мой покой и пустота там, в другом мире. Как мог я быть таким жестоким, чтобы не оценить подобного сокровища?»

Внезапно Ногендро спохватился: он сидит в паланкине, а несчастная Шурджомукхи шла пешком! И он спешился, пустые носилки несли за ним. На первом попавшемся базаре он продал паланкин и простился с носильщиками. Оставшийся путь Ногендро решил пройти сам.

«Теперь я посвящу свою жизнь искуплению вины за убийство Шурджомукхи, — думал он. — Уходя из дома, Шурджомукхи лишилась всего, я тоже откажусь от всего: от денег, имущества, слуг, друзей... Я перенесу все страдания, какие испытала она. Я буду идти пешком, есть что попало, спать под открытым небом или в сарае. И если я когда-нибудь встречу женщину, отверженную, как она, я не пожалею жизни, чтобы помочь ей. Я оставлю лишь самое малое для себя, все остальное отдам тем несчастным, которые остались без крова и приюта, и в дарственной Шотишу напишу, чтобы половину имущества при моей жизни он отдал в пользу несчастных женщин. Можно искупить преступление. Но как поступить с горем? Его может искупить только смерть. Смерть — конец печали. Почему же ко мне не приходит это искупление?» И, закрыв глаза, Ногендро стал молить всевышнего, чтобы он послал ему смерть.

Наступила полночь. Сришчондро сидел в своей конторе один.

Вдруг дверь отворилась и в проеме показался Ногендро с холщовым мешком в руках. Он молча бросил мешок на пол, а сам опустился на стул.

При виде его изможденного, потемневшего лица Сришчондро растерялся и не знал, о чем спрашивать. Ему было известно, что, находясь в Бенаресе, Ногендро получил письмо от отшельника и направился в Модхупур. Обо всем этом Ногендро написал ему из Бенареса, перед тем как тронуться в путь.

Сейчас молчание Ногендро было невыносимо. Видя, что он не начинает разговор, Сришчондро сам подошел к нему и, взяв за руку, сказал:

— Ногендро, брат мой, почему ты молчишь? Скажи, ты был в Модхупуре?

— Был, — кратко ответил Ногендро.

— Ты не виделся с отшельником? — осторожно спросил Сришчондро.

— Нет.

— Ты ничего не знаешь о Шурджомукхи? Где она?

— Там! — Ногендро поднял вверх палец.

Сришчондро не сказал больше ни слова. Ногендро тоже сидел молча, опустив голову. Потом вдруг встрепенулся.

— Ты не признаешь, что там что-то есть, а я — признаю! — сказал он.

Сришчондро знал, что раньше Ногендро отрицал загробный мир, и понял, что значат его слова теперь. Ногендро понял, что этот мир — плод его любви и страданий. Шурджомукхи нет — это невыносимо. Шурджомукхи там — в этом есть какое-то утешение.

Оба молчали. Сришчондро понимал, что утешать бесполезно. Утешения только растравляют рану. Чужое участие усиливает боль. Он поднялся и пошел распорядиться, чтобы приготовили Ногендро постель; спросить о еде он не решался, подумав, что об этом позаботится Комолмони.

Но как только Комола услыхала, что Шурджомукхи больше нет в живых, она все побросала и, не обращая внимания на маленького Шотиша, выбежала из дома.

Служанка увидела, что Комолмони рыдает, упав на землю, волосы ее разметались по траве, и незаметно подослала к ней Шотиша.

Шотишчондро подошел, сел рядом и некоторое время молча смотрел на мать. Затем просунул свой пальчик под ее подбородок и попытался поднять мамино лицо. Комолмони молча подняла голову. Тогда Шотиш поцеловал мать, чтобы вызвать на ее лице улыбку. Комолмони погладила сына, но не улыбнулась и ничего не сказала. Тогда Шотиш обвил руками шею матери, положил голову к ней на плечо и заплакал.