Хрупкое сердце - Бонкимчондро Чоттопаддхай

— Что ты?! Зачем?! — закричала Хира.

— Доктор велел держать тебя в тепле, — отвечала старуха.

В Гобиндопуре у Дотто был огромный дом, состоящий из шести флигелей. Во время отсутствия Шурджомукхи и Ногендро все они погрузились в темноту. В конторе работало несколько клерков, в онтохпуре жила только Кундонондини и несколько родственниц-приживалок.

Без луны не исчезнет мрак темной ночи. В доме завелась паутина, повсюду лежала пыль. На карнизах развелись голуби, на крыше поселились воробьи. В саду лежал ворох листьев, пруд зарос. Цветущий сад превратился в джунгли, во дворе появились шакалы, в сарае развелись крысы. Мебель стояла в чехлах, ее грызли мыши. День и ночь в темноте сновали летучие мыши, крысы и скорпионы. Почти всех любимых Шурджомукхи птиц съели кошки. Гусей передушили шакалы. Павлины одичали. Коровы отощали и не доились. Собаки Ногендро загрустили — не играли, не лаяли, молча сидели на цепи. Некоторые из них подохли, другие сбесились или вовсе сбежали со двора. Лошади болели. В конюшне повсюду было разбросано сено, солома, трава, голубиный пух и перья. Лошадей иногда кормили, а иногда и нет. Конюхи редко заглядывали сюда, больше отсиживаясь дома. Дом обветшал, карнизы покривились, местами треснули, осели оконные рамы, ставни, покосились перила. На циновках перед домом стояли лужи воды (вместо символов процветания, рисуемых на стенах), в книжных шкафах развелись огромные жуки, охотившиеся за тараканами, в висячих лампах воробьи свили гнезда.

В доме не было хозяйки, не было Лакшми. Без Лакшми и обитель Вишну[47]выглядит пустой.

Кундонондини жила в этом доме одна, словно неожиданно распустившаяся роза в запущенном, заросшем травой саду. Она ела и одевалась так же, как все другие обитатели дома. Если кто-нибудь вдруг называл ее хозяйкой, она считала, что над ней смеются. Любой вопрос управляющего, заданный ей через служанку, заставлял тревожно биться ее сердце. И вообще Кундо страшно боялась управляющего. На то имелись свои причины.

Ногендро не писал ей, он писал управляющему, и это были единственные письма Ногендро, которые она могла читать. Она выпрашивала их, но не возвращала управляющему — они превратились в ее вечернюю молитву. Кундо жила в вечном страхе, что наступит момент, когда управляющий потребует их обратно, и при одном упоминании его имени у нее пересыхало во рту.

Управляющий узнал об этом от Хиры и никогда не требовал писем обратно, просто переписывал их, прежде чем отдать Кундо.

Шурджомукхи пережила страшные муки, но разве Кундонондини не страдала? Шурджомукхи любила мужа, а разве Кундо не любила его? Ее маленькое сердечко вмещало столько любви! Но оно не могло рассказать о ней, словно какая-то невидимая, твердая рука постоянно удерживала его. Еще задолго до женитьбы, чуть ли не с самого детства, Кундо любила Ногендро, но никто не знал об этом. Она не надеялась на ответную любовь и даже не мечтала о ней, терзая себя безнадежным отчаянием. И вдруг ей досталась луна с неба! Но где же теперь эта луна? За что Ногендро оттолкнул ее? Кундо думала об этом день и ночь, обливаясь слезами.

Ну хорошо, Ногендро сначала не любил Кундо, потом полюбил, а Кундо? Какая доля досталась ей? Почему же ей нельзя хотя бы изредка видеть его?

О нет... Ногендро считает, что Кундо — причина всех несчастий, начало всех бед. А Кундо? Знает ли она, в чем ее вина?

Не в добрый час женился на ней Ногендро. Не радует такая женитьба, как не радует солнце изнывающих от жажды.

«Я виновата в том, что случилось с Шурджомукхи, — думала Кундо. — Шурджомукхи приютила меня, любила как сестру, а я сделала ее нищей. Есть ли на свете человек более несчастный, чем я? Почему я не умерла до сих пор? Зачем я живу?»

«Нет, — через некоторое время снова думала она, — сейчас я должна жить. Я должна еще раз взглянуть на нее — она обязательно вернется... (Кундо ничего не знала о смерти Шурджомукхи.) Какой толк умирать сейчас? Надо дождаться Шурджомукхи. А потом умереть, чтобы не мешать больше ее счастью».

Все необходимые в Калькутте дела были закончены; завещание написано, и в нем оговорена особая награда отшельнику и неизвестному брахману. Нотариальная контора находилась в Хорипуре, и потому Ногендро, захватив с собой завещание, отправился в Гобиндопур. Сришчондро приложил немало стараний, чтобы отговорить Ногендро от его затеи с завещанием и бродяжничеством, но все напрасно. Теперь ему ничего не оставалось, как сесть в лодку и последовать за зятем. Комолмони не могла лишиться своего любимого советника-министра и потому, никого ни о чем не спрашивая, взяла Шотиша и тоже села в лодку.

Комолмони бывала в Гобиндопуре после исчезновения Шурджомукхи. И всякий раз Кундонондини казалось, что на небе снова вспыхивали звезды, но Комола сердилась на нее и не желала ее видеть.

На этот раз исхудавшее лицо Кундонондини огорчило Комолмони, и от гнева ее не осталось и следа. Она старалась развеселить Кундонондини и сообщила ей о возвращении Ногендро. Это известие вызвало улыбку на лице девушки, но когда Комола рассказала ей о смерти Шурджомукхи, Кундонондини заплакала.

Здесь многие прелестные читательницы посмеются: мол, «плачет кошка о смерти рыбки». Но Кундо была искренне огорчена. Ей и в голову не могло прийти радоваться смерти соперницы. «Ты плачешь о ее смерти? Глупая женщина! Теперь ведь ты хозяйка! — скажут мои читательницы. — Мы были бы рады за тебя, если бы ты для виду поплакала немного, а в душе посмеялась бы над тем, что плачет кошка о смерти рыбки.

Комолмони, успокаивая Кундо, успокоилась и сама. Сначала она тоже долго плакала, а потом вытерла слезы и подумала:

«Что толку в слезах? Сришчондро огорчается, а Шотиш плачет, когда плачу я, а разве слезы помогут вернуть Шурджомукхи? Зачем же плакать? Я никогда не забуду Шурджомукхи, но почему мне не смеяться, когда радуется Шотиш?» И Комолмони перестала плакать и сделалась прежней.

— Лакшми покинула обитель Вишну, — сказала она мужу. — Когда брат вернется, ему придется спать на листе баньяна.

— Ничего, — ответил Сришчондро, — мы успеем все привести в порядок.

Сришчондро занялся каменщиками, подсобными рабочими, слугами и садовниками, а Комолмони так круто повернула дело, что по всему дому поднялся писк летучих мышей, кротов, крыс, заворковали голуби, летая с карниза на карниз, встревожились воробьи и ринулись к закрытым окнам в надежде вырваться на свободу, но, врезаясь в стекла, камнем падали вниз. Служанки, вооруженные щетками, носились из угла в угол. И дом засиял вновь.

Наконец в один из вечеров вернулся Ногендро. Его скорбь, как бурный прилив, всколыхнулась и спала. Печаль немного улеглась, хотя и не стала меньше, но он относился к ней терпеливее. К Ногендро частенько заходили соседи, он беседовал с ними, но никогда не вспоминал о Шурджомукхи. Видя его терпеливые страдания, люди невольно проникались его печалью. Старые слуги кланялись ему в ноги и вытирали слезы. Только одного человека заставлял страдать и мучиться Ногендро. Это была несчастная Кундонондини, которую он не хотел видеть.