Седьмой воин - Алим Тыналин

А второму Атымтай грудь копьем навылет пробил.

Так что, Серке опять вплотную Кокжалом занялся.

Плотно насел на вожака шайки.

Осыпал градом ударов.

Кокжал отбивался.

А затем пригнулся, швырнул щит Серке в лицо.

И успел рубануть по ноге.

Серке заругался.

Поскользнулся, упал.

Кокжал рванулся к нему, замахнулся.

И наткнулся на меч, вовремя выставленный батыром.

Меч погрузился в низ живота.

Кокжал тут же отодвинулся назад. Меч вышел из раны.

Схватил окровавленное лезвие одной рукой, отстранил, ударил саблей лежащего Серке.

По плечу.

Потом по руке.

И по груди.

Все норовил по голове попасть, но Серке змеей вертелся на земле.

А когда замахнулся в очередной раз, батыр вырвал меч из порезанной руки Кокжала.

Приподнялся, снова воткнул в грудь главаря.

Через проем в пластине.

Завыл Кокжал дурным голосом.

Изогнулся всем телом безмерно.

А затем ударил-таки Серке по голове, изловчился напоследок.

И повалился на батыра.

Серке ему в горло вцепился руками.

Завалил Кокжала набок.

Прикрыл глаза и потерял сознание.

Так и не отпустив горла ворога.

У Ерофея в юности пес был, тоже как-то в лесу с волком грызся, да и погиб точно также, сомкнув клыки на горле хищника.

Огляделся московит, ибо тишина вокруг, оказывается. Только сейчас и заметил.

Все за поединком наблюдали, и тати, и защитники. Причем лиходеев совсем малость осталась.

Ерофей поодаль палицу Таумана заметил. На земле валялась, рядом с телом какого-то толстого разбойника. Подошел, хромая, поднял.

Вернулся к главарям. Те валялись неподвижно. Ерофей замахнулся. Посмотрел на замерших татей. Опустил взгляд на Кокжала. Помедлил чуть, смотря в безумные глаза вожака. Прохрипел:

– Наша взяла, – и опустил палицу на голову Кокжала.

Раздался хруст. Брызнула кровь. Вместо лица у Кокжала появилась вмятина. Задрожал главарь в агонии, да и утих.

Ерофей поднял голову. Каждому татю в лицо пристально посмотрел. Поинтересовался:

– Кому еще охота?

Развернулись лиходеи, показали спины. Сначала один, потом другой, за ними остальные.

Понеслись прочь. Кто на коне скакал, кто пешим бежал.

Был бы жив Сасыкбай, каждого догнал бы да головы посносил топором.

Уселся Ерофей на землю, ибо ноги подогнулись.

Солнце высоко стояло. Жара невыносимая. Когда дождь пойдет?

Только через семь дней Ерофей смог встать на ноги. Лежал беспробудно. Раны затягивались, жена Ултарака их лекарственной смесью смазала. А еще два раза в день кибитку травой пахучей окуривала. Что за ворожба?

А на седмицу вдруг понял. Идти надо. Каждый день отдаляет от Саввы.

Поднялся с кошмы. Оделся. Собрал вещи. Шкатулку Рузи в руки взял.

Вышел из кибитки. Ослеп на миг от солнца. А когда прозрел, то заметил собачку возле кибитки. Щенок Таумана, как его там. Белоголовый. Косточку глодал. Зарычал на незваного гостя, зубы оскалил. Эх, Тауман, обжора неуемный, на кого ты нас оставил?

Пошел Ерофей медленно по аулу.

Коровы густо мычали вдалеке, овцы беспечно блеяли. Женщины хлопотали возле кибиток, булькало варево в казанах. Завидев Ерофея, низко кланялись. Ребятишки бегали босыми ногами по земле. Кричали, на деревянных сабельках дрались. А Жугермека среди них не было.

– Лучше стало, Ереке? – спросил знакомый голос.

Обернулся Ерофей. Ну да, рядом Атымтай стоит, улыбается.

– Устал лежать, – усмехнулся Ерофей.

– Ничего, на нашей свадьбе отдохнете.

Замялся московит, отвел глаза.

– Атымтай, тут такое дело. Не смогу на твоей свадьбе погулять, не обессудь.

Юноша на глазах увял. Улыбка погасла, глаза потухли.

– Почему, Ереке? Что стряслось?

– Сын у меня отыскался, Атымтай. В Москве он, оказывается. А я его погибшим считал. Ехать надо, выручать.

– Раз такое дело, конечно, не буду настаивать, Ереке. Рад за вас.

Ерофей похлопал парня по плечу.

– И я за тебя рад. Береги свою любовь. И охраняй. Потерять легко, найти трудно.

Пошел дальше. Нога еще побаливала.

Добрался до кибитки Заки. Отодвинул полог, вошел. Сердце трепетало. Жив ли убивец?

И сразу успокоился. Сидел Заки, как прежде, за столиком. Кинжал точил. Рядом арбалетные болты валялись.

Поднял голову, поглядел на Ерофея. Чуть улыбнулся.

Московит подошел, уселся напротив.

– Ну как, обошел своего соперника? Нияза этого?

– Нет, – покачал головой Заки. – Отстал от него безнадежно.

Удивился Ерофей, брови приподнял.

– А кокжаловских прихвостней не засчитали, что ли? Ты, наверное, на год вперед жертв настругал.

– Нет, конечно. На них ведь поручения не было. Это мой почин был.

– О, как. Жаль. А я думал…

– Плевать, Ерофей. Я был тупицей, когда соперничал в таком занятии. Главное, наша взяла.

Они рассмеялись, друг другу руки пожали.

– Когда уезжаешь, Заки?

– Скоро. Мальчишка просит остаться на свадьбе, но не могу. Получил послание. Ты за сыном торопишься?

– Конечно. Поэтому пришел к тебе, – и Ерофей выложил шкатулку на стол.

Поглядел Заки на ящичек, кивнул.

– Хорошо, уговорил. Отдам.

Поднялся Ерофей.

– Спасибо, Заки. Ну, бывай тогда.

И вышел из кибитки.

Постоял, вдохнул чистый воздух. Направился к кибитке Абдикена.

Как там Серке? Поди, оправился от ран уже.

Батыр и впрямь хорошо выглядел. Раны скрыты под просторной белой рубахой. Нога перевязана.

Улыбнулся, завидев гостя. Попытался приподняться.

Рядом Абдикен сидел. Его жена в чаши кумыс разливала.

– А, Ереке! – старейшина аула встал навстречу. – Что так рано вышел? Полежал бы еще.

Ерофей пожал ему руку. Подошел к Серке, тоже поздоровался.