Стальная дуга - Александр Авраменко

…Допрашивали эсэсовца недолго. Тот оказался командированным из дивизии «Нордланд», которого захватили наши разведчики. Под конец разговора Владимир встал и выпрямился:

— Да расстреляйте вы его, и всё. Нечего с этим дерьмом возиться. Всё он врёт, сволочь. Если его послали в командировку, то какого чёрта без переводчика?! Нахрена, извиняюсь, безъязыкий консультант? Прекрасно он понимает всё. И по-ихнему, и по нашему.

— Но… Конвенция… Женевская Конвенция…

Все замерли. Это произнёс «непонимающий» никакой язык эсэсман. Столяров махнул рукой.

— Я могу идти, товарищ майор?

— Конечно, конечно, Владимир Николаевич.

Он спрыгнул на землю и отойдя в сторону, закурил. На душе после общения с этим арийцем остался неприятный осадок. Внезапно сзади раздался мягкий грудной голос:

— Волотья?

Не веря своим ушам он повернулся и замер — перед ним, несмело улыбаясь, стояла Гертруда, одетая в форму связистки…

— Гера?

Она потянулась к нему, чтобы обнять, но тело действовало само, помимо воли. Владимир сделал шаг назад, не давая немке приблизиться.

— Прости… Я не могу.

Отвернулся и зашагал прочь, туда, откуда из грузовика выпрыгивали его лётчики, чтобы хоть немного размять ноги перед дальней дорогой…

Он так и не обернулся ни разу, хотя сердце щемило невыносимо. Только перед глазами стояли насаженные на колья женщины и дети, обгорелые трупы, пирамида отрубленных голов… Умом Владимир понимал, что девушка не виновата, но сердце — он на этот раз взяло верх…

— Командир! Едем?

Обратился к нему Сашка.

— Да. Давай обратно, ребята. В машину.

Все весело полезли в кузов. Ещё бы! Получение новой машины всегда радостно для лётчика! Взревели моторы, автомобили сорвались с места и исчезли в пыльном шлейфе…

Столяров грохнул кулаком по столу:

— А мне плевать, что бензина нет! У меня приказ! Ясно?

Плотный майор побагровел и тихо ответил:

— Ты, подполковник, не стучи! Мне на твой приказ как-то насрать, понимаешь? Нет у меня топлива. И я тебе его не рожу. Пока бензовозы не подойдут — будешь сидеть на земле. Всё топливо идёт сейчас туда… — он мотнул головой в сторону фронта, затем продолжил, — а если не нравится — можешь жаловаться хоть самому господу Богу! Сопп-ляк! Где ты был, когда я в сорок втором под Севастополем дрался? А?!

Владимир побагровел, но сдержался:

— Да там же, где и ты, майор… На плоту сидел, грёб доской. Сам вышел, и ещё троих вытащил… А если ты под Севастополем был, то скажи, на каком судне тебя эвакуировали?

… Оборона Севастополя была больным местом лётчика. Он не мог забыть, что десятки тысяч людей были брошены на смерть, а вот начальство во главе с Октябрьским удачно удрало вместе с семьями… Майор потянулся было к кобуре и Владимир напрягся, потом, видимо, тот спохватился и, расстегнув обшлаг гимнастёрки, медленно закатал рукав:

— Сюда смотри, подполковник…

На руке синели цифры. Лагерный номер. Столяров мгновенно остыл, вспомнив опять своё партизанство.

— Извини, майор… Я в плену, как видишь, не был. Но ЧТО там сволочи творят с нашими людьми — насмотрелся… Два месяца у них партизанил…

Оба офицера немного помолчали. Потом майор произнёс:

— Обещали к вечеру две тонны бензина прислать. Так что, жди.

— Ладно. Спасибо тебе, майор. Накормишь хоть моих орлов?

— Да никаких вопросов. Веди их в столовку. Даже по лётной норме!

Они вдруг оба рассмеялись, напряжение схлынуло.

— Ты на чём там летал?

— На «Чаечке».[39]Хорошая была машинка!

— Помню… Сам на такой на Халхин-Голе воевал…

— Так ты летаешь?!

Поразился Столяров до глубины души.

— А чего же тут сидишь? У нас лётчиков не хватает. Слушай! А давай ко мне в полк?

Майор сразу как-то осунулся.

— Отлетался я, комполка… От лагерной кормёжки у меня что-то со зрением стало. Сколько раз в небо поднимался — вроде всё нормально, а как на посадку — земля пропадает. Сливается, и всё тут. Хоть ты тресни! Врачи говорят — зрачок скорость не воспринимает…

— Жаль… Честное слово, жаль. А то бы… Сам знаешь — к нам пацанов присылают. Их по-хорошему надо ещё полгода учить, ан нет. Сразу в бой… Утиный тест.

— А это как?

— А так. Бросили в воду. Выплывет — его счастье. Нет — утонет…

Они сразу замолчали… Так и было оно на самом деле… Некогда было учить. Сразу — в бой…

— Стой! Кто идёт?

— Свои! Танкист я, ребята!

— Двигай сюда!

Майор свалился прямо на головы прячущимся в окопе бойцам и замер — прямо в лицо ему смотрел ствол «ППШ» в руках здоровенного сержанта-артиллериста.

— Гляди-ка, вроде наш. Откуда, землячок?

— Мы утром атаковали. Полк тяжёлых танков.

— А… Понятно. Ваших всех пожгли. До единого. Человек пять буквально и вышло то. Они вас издалека постреляли. Что им наши снаряды? Так, шум для наведения паники…

— А вы кто?

— Всех понемножку. Есть пехота. Есть танкёр. Ты вот. Ещё у нас летун обретается. Штурмовик сбитый. От нашей батареи двое. Считая тебя, «чумазый»,[40]шестеро наберётся…

Это разговор проходил на рассвете шестого июля в разбитом снарядом блиндаже в тылу у немецких войск, упорно прогрызающих советскую оборону. Майор всю ночь пробирался к нашим, обходя вражеские патрули и подразделения. Под утро он буквально наткнулся на чудом уцелевших бойцов, собравшихся вместе на одном из участков, где проходила полоса укреплений. Тяжёлый снаряд взорвался, выворотив огромный участок земли и опрокинув его на небольшой блиндаж, засыпав вход. К счастью, там никого не оказалось. Двое пушкарей из уничтоженной немецкими танкистами противотанковой батареи прокопались к укрытию и спрятались там от зачищавших окопы пехотинцев. А ночью к ним приблудились остальные…

— Смотрите, что сволочи делают!

Донёсся сверху полный негодования и боли голос находящегося в охранении бойца. Все бросились к входу, торопясь наверх. Александр оказался на поверхности одним из первых и едва успел схватить себя зубами за кисть, чтобы не бросится на помощь… Несколько эсэсовцев с огнемётчиком шли вдоль остатков противотанкового рва. Время от времени доносился пронзительный свист срабатывающего клапана, вздымалось грязное чёрное пламя, и зачастую из огня доносились нечеловеческие вопли, а раз оттуда вывалилась пылающая корчащаяся фигура…