Аргентина. Кейдж - Андрей Валентинов

А более в Авалане не случилось ничего.

* * *

Вначале напевал совсем тихо, мурлыкал. Но когда последние дома остались позади, оглянулся и затянул вполголоса:

Конечно, и граппа виновата. Гражданин мэр, несмотря на грозные инвективы супруги («Ты чего парня спаиваешь, Макс? А вы, Кретьен, еще кусочек индейки возьмите!»), все подливал и подливал. Малыми каплями («Ну, не ребенок же он, в самом деле, Констанс?»), на самое донышко глиняной рюмки, зато с регулярностью медного часового маятника.

Кристофер Жан Грант не слишком возражал, потому что вдруг понял, что снова очутился на Юге. Страна другая, и полушарие иное, но Юг остается Югом, благословенным краем сильных и честных людей, не ломающихся даже после самых страшных поражений. Теплый, вечерний воздух стал сладким, дохнув полузабытым счастьем вечного палеолита — красных степей родного Сен-Пьера. Он, конечно, не дома, но где-то совсем рядом, у своих, таких же упрямых, загорелых и не умеющих лгать. Сел на мотоцикл, да приехал.

А когда допел, врезал от всей души каблуком по пыльной земле, вдохнул поглубже, и…

И куда это его занесло?

…Тропинка, слева и справа вроде как сосны, только странные очень, над головой — темнеющее вечернее небо, впереди… Кейдж снял очки, протер получше. А ничего впереди, разве что небольшой подъемчик и… скала? Если да, то странная, как и сосны.

Заблудиться конечно же мудрено, даже после граппы («Ну, за прессу! Но только за прогрессивную!»). Приехал он с северо-востока, из Лавалетта, а сейчас, как истинный дикси, тропил путь строго на юг. Максимилиан Барбарен пытался развернуть гостя в иную сторону, но Крис решил не тратить времени даром и прогуляться. Город он уже, считай, повидал, а что за ним? Ясное дело, приключения! В ушах шумит, и в мыслях — полный джаз, однако ноги ступают твердо, значит — вперед, репортер Грант! А вдруг прямо за этим подъемом…

Да ведь это не скала! Башня? Башня!..

— Oh, yeah!

Взбежал, придерживая фотокамеру на боку. Выдохнув, повернулся налево, к старой, покрытой трещинами кладке, и наверх поглядел. Башня внушала. Не Эмпайр-стейт-билдинг, но этажей пять будет. Крис, прикинув, много ли кадров осталось, прищурился на уходящее солнце. Выдержка тридцать, диафрагма восемь…

— Ай-й!..

Кейджу бы удивиться (кто сказал «Ай-й!..»?), но удивляться он решил после, а пока бросился сквозь высокую траву прямо к большой трещине в каменном панцире. Девушка не падала, спускалась, ловко цепляясь за неровно отесанные глыбы, но что-то пошло не так: рука ли сорвалась, нога ли соскользнула…

— Держитесь, мисс!

Иное хотел сказать. Не «держитесь», а «удержу», но и того не смог. Ростом невелик, телом легок, а потому в траву упали оба. Все что сумел — в последний миг развернуться спиной. Теплая земля обратилась гранитом, толкнула в затылок.

Ай-й-ай!..

* * *

— Веревку срезали, — сообщила девушка. — Там была веревка, чтобы на самый верх подняться. Я попыталась без нее…

Какая именно девушка, понять мудрено. Очки улетели неведомо куда, перед глазами же крутилось неведомо что, приправленное яркими искрами. Но почудилось, будто знакомая, по крайней мере, голосом.

— Ты, конечно, молодец, но я падать умею. С детства привыкла, без хорошего синяка домой не приходила…

Кейдж внимал молча, ожидая, когда прозреет. Искры исчезли, но сумрак лишь сгустился. Или это вечер наступил?

— А в результате мы оказались in flagrante, причем по полной, хоть под венец иди.

И вновь не поспоришь: он, неудачливый спаситель, лежит на земле, девушка же — отнюдь не на земле. И не так это, если подумать, плохо, даже если и под венец.

— Грамерси, храбрый парень!

Сумрак исчез. Ее губы коснулись щеки.

— Лежи! Сейчас твои очки найду.

3

— Yes-s-s! — невозмутимо проговорил тупой «амис», продолжая жевать свой chewing gum. Харальд Пейпер, иного не ожидавший, принялся рассуждать о берлинской погоде дальше. И в самом деле! Вчера была осень, ветер, холодный дождь, а сегодня словно лето вернулось. Солнце, на синем небе — ни тучки, и тепло, хоть плащ снимай.

Место же для такого разговора самое подходящее: Тиргартен, небольшая аллея, ровно подстриженный кустарник, чуть дальше — кто-то беломраморный на круглом постаменте. Народу не много, но и не мало, на соседней лавочке пусто, а на следующей — целая семья при детской коляске. И правильно, скоро теплу конец. На берлинскую осень лучше смотреть из окна.

— Yes-s-s!

«Амис» словно шагнул с киноэкрана. Крепкий, плечистый, челюстью хоть орехи коли, а на лице ничего, даже легкого интереса. Зато жует очень тщательно, с полным пониманием процесса.

Ну, тупой!

Ладно, что там у нас дальше насчет погоды? Над всей Испанией по-прежнему безоблачное небо, однако рассуждать об этом смысла нет. «Амис» намеков не понимают — по уже указанной причине. И даже не знают, где находится родина Сервантеса, потому как у них на глобусе — только Западное полушарие.

Сын колдуна с трудом сдержал усмешку. Что с ущербных взять? Им бы чего попроще: ветер южный, температура воздуха выше обычной на целых семь градусов…

* * *

То, что американцы тупые, знал весь Рейх. Пропаганда постаралась, да и народ охотно верил. Сильные, богатые, жирком заросшие, но без капли ума. Газеты лишь намекали, юмористы же с эстрады рубили прямо:

— Тупы-ы-ые!

Гауптштурмфюрер СС Харальд Пейпер с юмористами не спорил, а вот с начальством приходилось. Но как поспоришь, если у Штатов даже армии приличной нет? И неприличной тоже: кавалерия, как при генерале Стюарте — и триста старых танков[41]. И разведки нет, Конгресс денег не выделил. С «амис» вполне хватило Великой войны, больше за океан не сунутся.

— Американцы — люди с куриными мозгами, — изрек лично фюрер, пресекая все сомнения. — Живут как свиньи, хотя и в очень роскошном свинарнике.

Параноик Пейпер никак не мог понять, насколько это всерьез. Пусть и с куриными мозгами, но почему запрещена слежка за американскими гражданами? Почему даже посольство не позволено освещать?