Синагога и улица - Хаим Граде

Обивщик не двигался, словно окаменев от страха. Жена за его спиной тоже боялась смотреть. Но глаза не слушались ее и ошеломленно смотрели, как эта распутница, ни капельки не боясь, показывала ему еще и галантерейные коробки с подарками, которые накупила себе за его деньги. «Может быть, на те самые деньги, которые я заработала портнихой, а он выманил у меня!» — мысленно воскликнула Нехамеле и поспешно проскользнула в кухоньку, чтобы муж не заметил и не понял по ней, что она знает его тайну.

13

Днем во дворе Лейбы-Лейзера нельзя было увидеть жену садовника. Только вечером, когда соседи выползали из квартир проветриться, Грася тоже выходила прогуляться по двору — высокая, тонкая, в блузке с вышитыми рукавами, в белом шелковом головном платке и светлом фартучке, завязанном сзади большим бантом. Выглядело это так, будто у нее каждый день — это пятница перед зажиганием субботних свечей. Казавшаяся еще тоньше и стройнее в своих летних туфлях на высоком каблуке, Грася нередко спотыкалась, задумавшись, о щербатые камни брусчатки. И все же она продолжала, не глядя под ноги, словно парить по двору со сложенными на груди руками и восторженной улыбкой на лице. Ее внешность и одежда заставляли соседей вздрагивать и печалиться. Все знали, что она немного помешалась от горя: постоянно думает о своем умершем мальчике и не видит ничего вокруг, как лунатичка. С ней не заговаривали, как будто какой-то врач или знахарь велел не будить ее ото сна. Однако между собой все ругали ее мужа за то, что он сидит в Ошмянах, судится с братьями, бросив свою красивую больную жену одну.

Из-за предпраздничной суматохи и в оба дня праздника Швуэс соседи не заметили, что Граси не видно. Только после Швуэса она снова появилась во дворе, еще бледнее прежнего. Соседки говорили между собой:

— Ай-ай-ай! Ее муж не приехал домой даже на праздник! Этот вечно мрачный тип ее погубит.

Соседи поняли, что ведут себя неправильно. Из уважения к страданиям Граси и ее красоте заколдованной принцессы к ней не пристают и позволяют ей таять, как свечке. Несколько хозяек помоложе подошли к ней и спросили, почему она сидит целыми днями, запершись в своей комнате. Грася с безумной улыбкой смотрела в небо и шептала:

— Мой милый мальчик! Прошлой ночью я тебя не видела. Придешь ли ты ко мне хотя бы сегодня?

У женщин мурашки пошли по коже. Они поняли, что несчастная мать видит по ночам своего умершего мальчика, и не сказали больше ни слова, а Грася продолжила рассказывать со счастливым лицом, что ее мальчик приходит к ней в образе птички. Днем ее Алтерл спит в высохшей канаве или в каком-то другом укрытии. Однако ночью он прыгает с козырька одной двери на козырек другой, пока не найдет ее комнату и не заглянет к ней в окно. Она не двигается и притворяется, что не видит его, чтобы Алтерл не испугался и не улетел. Она только лежит на кровати и удивляется, как попал сюда ее Алтерл аж из самых Заскевичей и как ловко он прячется целыми днями, что его не могут поймать.

— Я ищу гнездо и не могу найти, — крутит головой во все стороны Грася, обводя взглядом кривые крыши и чердачные окошки. — Но Алтерл не всегда скачет и прыгает в виде вольной птички. Во вторую ночь Швуэса мне показалось, что он лежит замурованный в стене, и мыши, живущие в щелях между кирпичами, пожирают его маленькое тельце, — заплакала она вдруг и запричитала, словно повторяя мелодию чтения тхинес. — Моего мальчика звали Юделе, а я называла его Алтерл[111], чтобы не сглазить его и чтобы он был со мной на долгие годы. Алтерл!

У всех женщин были тесные квартирки и большие семьи. Тем не менее каждая из них приглашала жену садовника ночевать у нее, пока ее муж не вернется из Ошмян. Грася отвечала, что не может оставить свою квартиру. Алтерл будет искать ее ночью и не поймет, где она. Соседки разошлись со слезами на глазах, проклиная садовника, которому очень важно выиграть судебный процесс против родных братьев, но которого совсем не волнует, что происходит с его женой.

Во дворе так погрузились в жалость к Грасе и осуждение ее мужа, что совсем забыли про Нехамеле Мунвас, хотя и ее муж оставлял по ночам одну. В придачу к боли и стыду из-за того, что ее мучитель крутит роман со слесаревой Иткой, а ей приходится молчать, Нехамеле пришлось еще и увидеть, как люди потеряли интерес к ее страданиям. Она даже слышала, что нечего и сравнивать ее страдания с горем жены садовника.

— Мужа можно поменять, особенно учитывая, что обивщик хочет дать ей развод, но когда теряют единственное дитя, это действительно горе.

«Этой сумасшедшей Грасе больше сочувствуют, чем мне», — подумала Нехамеле и возненавидела двор Лейбы-Лейзера.

Квартиры обеих женщин находились рядом, разделенные общей стеной. Сидя по вечерам дома, Нехамеле не раз слышала, как жена садовника болтает, смеется и плачет. После того как обитатели двора принялись говорить, что от одиночества Грася Шкляр еще больше сходит с ума, Нехамеле пришла в голову такая странная, неприятная мысль, что у нее просто глаза остекленели и стали похожи на глаза бездомной чердачной кошки, готовой прыгнуть человеку на затылок.

Вечером, когда Мойшеле Мунвас ушел на свидание с любовницей, оставив жену дома, она вошла в спальню, сняла туфлю и принялась стучать каблуком в стену, отделявшую ее от жены садовника. Нехамеле барабанила все сильнее и сильнее, пока не услыхала испуганный крик. С одной туфлей на ноге, а другой — в руке она бросилась в прихожую и опустилась на стул, тяжело сопя, но при этом на лице ее дрожала хитрая злая улыбка. Через окошко, выходившее на двор, она видела пары, сидевшие на порогах, на крылечках, дышавшие свежим воздухом и по-семейному разговаривавшие. Только она одна сидит у себя дома, покинутая и униженная, и должна к тому же дрожать, как бы люди не узнали, что ее муж проводит время со слесаревой Иткой. Отец Итки изучает сейчас Тору в синагоге, и даже на улице слышен его охрипший святошеский голос. Если бы он только знал!

Нехамеле вернулась в спальню и снова стала стучать туфлей в стенку. Она прыгала из угла в угол, чтобы стук слышался отовсюду. С минуту она хлопала подошвой медленно и тяжело, потом принялась барабанить острием каблука легко и быстро, словно строчила на швейной машинке. Затем она забралась на стул и принялась стучать вверху, на стыке обоев в коричневую клеточку и белого отштукатуренного потолка. Раздались дикий крик и топот — Грася выбежала во двор. Как ни обезумела сама Нехамеле от страха и отчаяния, она ясно понимала, что делает. Она поставила стул на место, надела туфлю на ногу и тоже вышла во двор. Грася вопила перед столпившимися в кружок соседями:

— Черти прыгают по моей голове, черти стучат в стену, черти!

Обитатели двора безмолвно обменивались взглядами: жена садовника совсем уже сошла с ума. День назад она говорила о своем мальчике, предстающем перед ней в образе птички, а сегодня уже вопит о чертях. Посреди разговоров и суматохи люди увидели, что в стороне стоит Нехамеле, дрожа всем телом, и давится слезами.