Малая земля - Олег Таругин

Последним, что осталось в памяти перед тем, как старший лейтенант окончательно провалился в темный омут беспамятства, была падающая под ноги граната, та самая, что досталась ему от сержанта. Без чеки, понятное дело. Отчего она не взорвалась, Степан понятия не имел — затуманенное болью сознание успело зафиксировать щелчок отскочившего рычага и в ужасе отпрянувших в стороны фрицев. Вот только взрыва так и не произошло — запал не сработал…

Ладно, с этим более-менее разобрались. Можно даже подвести кое-какие итоги: он жив, практически цел, память не потерял. Что еще? Ощупав себя, Алексеев убедился, что ни одежды, ни обуви с него не сняли — даже шнурки из ботинок не выдернули. Видать, не боятся, что попытается свести счеты с жизнью. Ремня с кобурой, фонарика и каски, понятное дело, в наличии не имеется, а планшетку, ножны и вещмешок он Карасеву сам отдал. Находится он определенно не на улице, а в помещении, определенно не жилом — можно рассмотреть сочащуюся серым светом щелястую не то стену, не то дверь. Пол, судя по ощущениям, земляной, покрытый тонким слоем перепревшей соломы. Сарай, что ли, какой-то? Видимо, да. Значит, все-таки плен. Ну, по-крайней мере, хоть с чем-то определились, уже неплохо…

Поколебавшись, Степан решил подняться на ноги. Через щели, скорее всего, удастся хоть что-то рассмотреть. Хотя и без того понятно, что притащили его в Абрау-Дюрсо — а куда ж еще, собственно? Не в Глебовку ж…

— Тише, браток, не суетись! — раздавшийся откуда-то слева сдавленный шепот заставил старлея замереть. — Пришел в себя?

— Ты еще кто такой? — Алексеев завертел головой. — Кто говорит?

— Да уж точно не всесоюзное радио! — иронично ответила темнота.

Зашуршала солома, предплечье сжала неожиданно сильная рука:

— Свои мы, красноармейцы. А вот ты кто таков будешь?

— Так тоже не чужой, — негромко хмыкнул старлей. — Давно тут обитаюсь?

— Да уж часа с три. Немцы тебя в полной отключке притащили, побитого шибко. Как кинули, так и лежал, покудова минут с пять назад в себя не пришел. Мы тебя не дергали, только чуток в сторонку оттащили, да соломки под бока подгребли. Ну, так чего, братишка, может, представишься?

— Да без проблем, — морпех уже сложил два и два, отлично понимая, с кем его свела судьба на этот раз. — Старший лейтенант Алексеев, двести двадцать пятая бригада морской пехоты. Командир разведывательно-диверсионной группы. Вышли с Мысхако, устроили фрицам веселую ночку в Глебовке, затем сюда двинули. После уничтожения здешнего аэродрома группа организованно отошла, я остался в прикрытии. Когда фашисты навалились, хотел гранатой подорваться, да она, зараза эдакая, не сработала. Минус вашему Федьке, плохо за оружием следит. Хотя я, понятно, не в обиде, иначе бы сейчас с тобой не разговаривал…

— Ого, — уважительно ответил невидимый собеседник. — Слышали мы, как вы аэродром громили, тут всего расстояния меньше пары километров. Солидно грохотало. Как только сумели?

Говоривший внезапно осекся, осознав, что именно услышал:

— Так, постойте-ка, тарщ старший лейтенант, это вы сейчас что такое сказали?

— Да что услышал, — пожал плечами морпех, улыбнувшись. Улыбка, спасибо разбитым губам, вышла больше похожей на мучительную гримасу. Впрочем, этого все равно никто не видел. — Вас ведь трое тут, я правильно понимаю? Старший сержант Тапер и двое младших, Дмитрук и Устименко? Ну, угадал, товарищ парашютист?

— Почти, — сдавленно ответил тот, убирая руку. — Только нет больше Кольки, убили, сволочи. Насмерть запытали. Только мы с Ванькой Дмитруком и остались. Откуда про нас знаешь?

— Так я с вашим Карасевым самолеты фашистские и громил. Захватили зенитку, да отстрелялись. А с другой стороны мои ребята из второй пушки поддерживали. Сержант на нас случайно вышел, а мне как раз бойца не хватало.

— А граната-то тут причем?

— Так у Федора забрал, свои закончились. А она не сработала. Ну, еще проверять станешь, Миша? Тебя ведь Михаилом зовут, верно?

— Так точно. А вас?

— Степаном, — нащупав ладонь неожиданного товарища, старлей сжал холодные пальцы. — Вот и познакомились. А теперь расскажи-ка мне, товарищ старший сержант, где мы находимся, и что тут вообще происходит? Кратко, без ненужных подробностей. А потом покумекаем, как нам из этой задницы выбираться. Поскольку мне тут долго засиживаться как-то неохота, у меня и на плацдарме дел по горло. Сообразим, как говорится, на троих — с тобой да товарищем твоим, что вон в том углу прячется, наивно полагая, что я его не слышу. Добро?

— Договорились, — с явным облегчением согласился десантник. — Ванька, перебирайся поближе, все одно тебя товарищ старший лейтенант срисовал. А происходит тут вон чего…

Рассказ старшего сержанта существенно дополнил то, что Степан уже знал от Карасева. После стычки на дороге троих парашютистов захватили в плен и повезли в поселок. Все они были контужены близкими взрывами вражеских гранат, а младший сержант Устименко еще и ранен в живот. Наутро еще живого Николая выволокли из сарая. Не немцы или румыны — те самые казаки, про которых говорил Федор. Двоих его товарищей построили у стены, под прицелом немецкого пулемета заставив наблюдать за казнью. Насколько понял старлей из сбивчивого, перемежаемого сдавленным матом повествования, поглумились предатели вволю. Нет, никаких секретов у едва держащегося на ногах бойца не выпытывали — просто предложили прилюдно отречься от советской власти, в награду обещая перевязать и отправить в госпиталь. Устименко, понятно, не согласился.

— И что дальше? — осторожно спросил старший лейтенант, примерно догадываясь, каким окажется ответ.

— Да известно что, — глухо пробормотал Тапер в ответ. — На заборе распяли, да звезду пятиконечную на груди вырезали. А как Колька окончательно сознание потерял, так шашкой и зарубили. А нам, значится, объявили, что ежели на ихнюю сторону не перейдем, с нами так же поступят. Только мучиться дольше будем, поскольку поздоровее. Фрицы, кстати, не вмешивались — ржали только, а один еще и фотоаппаратом то и дело щелкал. Любят они с убитыми сниматься, нам про это еще товарищ политрук рассказывал. Мы поначалу не верили особо, а оно вона как оказалось. Не врал, стало быть…

Из дальнейших объяснений Алексеев выяснил, что гарнизон Абрау-Дюрсо представлен главным образом румынами, хоть и фрицы в некотором количестве тоже имеются. Плюс местные казачки, понятно. Которых, к слову было не так, чтобы шибко много — по-крайней мере, никакой существенной роли в обороне поселка они не играли, занимаясь, главным образом, патрулированием и объездами окрестностей. А вот в аэродромной охране были исключительно немцы — союзничков туда и близко не подпускали. Никаких других подробностей старший сержант попросту не знал — да и как их выяснишь, сидя в запертом сарае под охраной? А в том, что охрана имелась, Степан и сам убедился, несколько минут понаблюдав сквозь подходящую щель в покосившейся, но достаточно крепкой, не враз и вышибешь, двери.

Румынский пехотинец лениво слонялся туда-сюда метрах в пяти от сарая. Висящая за плечом винтовка покачивалась из стороны в сторону, периодически негромко звякая примкнутым штыком о закраину каски. Десять шагов туда, десять обратно. Старлей мысленно хмыкнул: интересно, ночью его предшественник тоже шагистикой занимался? Или все-таки сидел вон на том удобном чурбачке, подозрительным образом оказавшимся в нужное время в нужном месте? С другой стороны, ему-то какая разница? Вовсе не факт, что он вообще до следующей ночи в этом сарае досидит — на допрос его куда раньше потянут, причем, безо всяких гарантий дальнейшего существования. За разгромленный аэродром могут и сразу к стенке прислонить — что такое жизнь русского диверсанта против десятка сожженных самолетов? «Юнкерсы», понятно, уже не вернешь, так хоть виновника показательно казнить, личный состав такое любит…