Малая земля - Олег Таругин

Алексеев не ошибся: не прошло и получаса, как снаружи раздалась гортанная команда и щелястая дверь распахнулась. Заглянувший внутрь румынский пехотинец несколько секунд щурился, привыкая к полутьме, затем уверенно ткнул пальцем в сторону Степана:

— Hei tu, ridică-te. Vino afara![13]

Ничего, кроме «эй, ты» старлей, понятное дело, не понял. Хоть общий посыл и уловил — вероятно, ему предлагалось покинуть уютный, продуваемый всеми ветрами сарайчик и куда-то топать. Тем более, мамалыжник сопроводил сказанное не требующим перевода призывным жестом. Заодно звучно передернув затвор винтовки. Ну, вино афара, так вино афара — еще бы знать, что это означает… надеюсь, это он его не на три буквы послал?

Идти оказалось совсем недалеко, от силы метров пятьдесят, до расположенной на противоположной стороне улочки добротной хаты. Румын шел чуть позади, предусмотрительно держа винтовку наизготовку. Штыком в спину, словно в дурном кинофильме, правда, не тыкал, но на стреме был — пару раз обернувшись, Степан в этом убедился. Потомок гордых римлян на верчение головой никак не отреагировал, только штыком дернул: «топай, мол, дальше».

Откровенно говоря, происходящее морпеха как-то даже слегка задело: совсем его супостаты не опасаются, коль всего одного конвоира прислали. А вдруг сбежит? Ирония, понятно, куда уж тут бежать? Белый день на дворе, вокруг полно гитлеровцев всех мастей и национальностей, если сразу не пристрелят, где-нибудь на окраине перехватят, когда тревогу объявят. Да и новые товарищи внезапно образовались, не бросать же ребят в беде? Так что послушаем, что ему на допросе — ну, а где ж еще? Чай, не на дружескую вечеринку ведут! — втирать станут. Любопытно, опять же, как подобное вообще происходит — на беседу к особисту родной 382-й ОБМП его пару раз вызывали, а вот чтобы на настоящий допрос, да с перспективой прислонения к расстрельной стенке — как-то не доводилось.

Подбадривая себя подобными мыслями, старший лейтенант и дотопал до выкрашенного веселенькой голубой краской резного крыльца местного штаба. Не один, понятно, дотопал, с конвоиром.

Караульный, на этот раз натуральный немец, при их приближении лениво сдернул с плеча 98К, но даже затвор передергивать не стал. Обменявшись с румыном парой фраз — языком союзника тот, видимо, владел достаточно уверенно, — поднялся на крыльцо и стукнул кулаком в дверь. Выглянувший офицер, тоже, понятно фрицевский, удовлетворенно кивнул:

— Russisch, komm her! Schneller, Herr Major wartet nicht gern! Kommst du mit uns.[14]

Не понять знакомое по фильмам «руссишь», «комм хер», «шнеллер» и «герр майор» было сложно даже для столь неискушенного в арийском наречии человека, каковым являлся старлея. Окончание фразы, правда, осталось неясным. Хотя, судя по рявкнувшему «яволь» конвоиру, обращались уже к нему. Видимо, предлагали составить компанию, проводив дорогого гостя к этому самому херу майору.

С кривой усмешкой взглянув, как офицер, торопливо отшагнул в сторону, положил руку на расстегнутую кобуру, Алексеев неторопливо переступил порог. Румын, опустив винтарь штыком в пол, без особой злобы подтолкнул в спину, сопроводит нехитрое действие очередной непонятной фразой:

— Haide, du-te mai repede![15]

Мельком прикинув, что справиться с обоими в этом узком коридоре — не столь уж и сложная задача, поскольку его даже не связали, а вот вырваться живым со двора — увы и ах. Пока шел, заметил на улице парочку легковых автомашин и грузовик, возле которых с деловым видом крутились водители, и с полдесятка вооруженных солдат, выгружавших из кузова какие-то ящики. Так что без вариантов — у приглядывающего за подчиненными унтера вон даже автомат на плече висит, начнись какая подозрительная движуха, вмиг очередью срежет. Короче, обождем пока с побегом, осмотримся. Авось, сразу-то не расстреляют…

ДОПРОС

Абрау-Дюрсо, 8 февраля 1943 года

В помещении, куда привели старшего лейтенанта, было сильно накурено. Настолько сильно, что у сроду не дымившего Алексеева даже в пересохшем до состояния наждачной бумаги горле запершило. Поскольку пить хотелось просто до одури — морпех даже не мог вспомнить, когда в последний раз утолял жажду. Наверное, еще там, на стоянке, откуда они двинулись к аэродрому. Да уж, нынешние европейцы, походу, про ЗОЖ пока что не слышали, вот и травятся, почем зря. Впрочем, и пусть себе травятся, флаг в руки в ветер в спину, как говорится. Не всем же от русских пуль подыхать…

Подхватив морпеха под локоть, офицер грубо пихнул его к стоящему по центру комнаты одинокому табурету, заставив сесть. Румын-конвоир остался за дверью — свою задачу он выполнил. Старлей, понятно, не сопротивлялся: с чего бы вдруг? Все лучше, чем на ногах стоять. Огляделся. Достаточно большое помещение на три окна, квадратов двадцать, как навскидку. Большой письменный стол, за которым сидит фриц в расстегнутом на груди мундире. Под противоположной стеной — потертый кожаный диван с какой-то высокой конструкцией из нескольких полок в изголовье: кажется, подобные в этом времени называют «этажерками». С полдесятка массивных стульев с прямыми спинками под окнами. Вешалка с шинелями и фуражками у входной двери. На диване, закинув ногу на ногу, вольготно расселся еще один фашист. Вероятно, бывший сельсовет, на школу или жилой дом точно не похоже. А сама комната — кабинет председателя, уж больно все тут какое-то… канцелярско-казенное, что ли?

А на столе, между прочим, целый графин с водой стоит! Манит, можно сказать, зараза!

Натужно сглотнув, Степан отвел взгляд. Незачем показывать противнику свою слабость, уж перетерпит как-нибудь, не в пустыне. Человек без воды до недели может прожить… ну, вроде бы.

— Herr Major, Gefangener befreit! — вытянувшись в струнку, доложил сопровождающий хозяину письменного стола.

— Danke, Leutnant. Bleib, hilf, dich um den Russen zu kümmern. Steh dort.[16] — лениво махнул рукой тот, с искренним интересом разглядывая Алексеева.

«Ну, хоть что-то полезное узнал», — мысленно хмыкнул морской пехотинец, поудобнее устраиваясь на табуретке. — «Значит, тот, что с витыми погонами — майор, а этот хлыщ — лейтенант. Кстати, тот, который диван оккупировал, несмотря на китель с обязательным орлом над правым карманом и даже крестом на яркой ленточке слева, как-то не шибко на истинного арийца смахивает, уж больно усы характерные. Эдакий бравый офицер-белогвардеец со старой фотокарточки. Да и выражение морды лица тоже какое-то… не ихнее, одним словом, выражение. Из наших он, сто пудов. Ну, бывших наших, понятное дело. Из местных казаков, короче. И чин у него неслабый, уж больно свободно себя в присутствии хера майора ведет. Видать, он допрос и поведет, не на немецком же с ним говорить собираются? Не, ну попробовать-то, конечно, можно, с десяток слов он уж точно знает…».